Темнело. За окном на пустыре между домами и железнодорожной насыпью мальчишки крутили над головой привязанные на проволоке дырявые консервные банки с тлеющими угольками. Поле было усеяно золотыми кругами.
— Они каждый день неизвестно для чего вот так крутят эти огоньки, — сказала Дорота.
— Прощаются с днем, — сказал Юрек.
Дорота посмотрела на него и задумалась. Она долго не могла составить о нем мнения. Сперва все казалось ясным. Когда она брала у него пистолет для обучения стрельбе, он сунул ей в руку оружие и буркнул: «Заряжен. Поставлен на предохранитель. В случае чего снимай с предохранителя и пали». Одет он был просто, к брюкам присохли желтоватые капли клея. На ногах — ботинки на деревянной подошве. Рабочий. Но потом, когда она услышала на собраниях, как он выступает, высказывая свои мысли в словах округлых, скользких, как бильярдные шары, то подумала: «Странный рабочий». Подумала — странный, чтобы не подумать — подозрительный.
Дворник (во всем районе над дверями дворницких висели таблички с фамилией дворника) хлопнул железной калиткой, отрезав дом от остального мира.
Прежде чем последний язычок пламени утонул в расплавленном стеарине свечи, они обсудили мероприятия, связанные с первомайским праздником. Планировалось распространение прессы, митинги, а в день Первого мая — развешивание знамен на трамвайных проводах. Повесить нетрудно, а вот снимать надо с помощью специального грузовика с вышкой. Потом опять распространение прессы. Темп работы должен нарастать, а после праздника постепенно сходить на нет. Несколько боевых отрядов Гвардии готовило вооруженные выступления. Все было оговорено, задания распределены. Вешать знамена должен был Мартин со своими ребятами с Повонзек. На него поглядывали с гордостью и восхищением. Он унаследовал от отца искусство изготовления «лягушки» — специального приспособления, при помощи которого знамена вешали на провода трамвайных линий.
Разговор угасал. Светящиеся стрелки часов, негромко тикавших возле блюдца со стеарином, показывали час. Время тянулось томительно медленно. Гражина открыла окно, и в комнату ворвались звуки ночного города, звуки отдельные от предметов, не связанные с ними. Издалека донеслись гудки паровозов, где-то, разбрасывая пучки голубых искр, скрежетал по рельсам грузовой трамвай. Под окнами простучал сапогами немецкий солдат, возвращающийся в казармы. Он пел глубоким бархатным баритоном народную песню со спокойной простой мелодией и каждую строфу кончал рассыпчатой трелью. Слова песни были непонятны, — наверное, он пел на каком-нибудь диалекте. Юрек уловил только слово Liebe [26]— вечное слово.
— Поет о любви, — сказал он.
— Как человек, — буркнул кто-то из темноты.
Ночь в чужом вражеском городе, который ощетинился, как гигантский каменный кот, пробудила в минуту одиночества у этого одетого в солдатскую шинель человека сентиментальные чувства.
Песенка смолкла, солдат прибавил шагу, по плитам тротуара быстрее и громче застучали его подкованные сапоги. До казармы было недалеко.
Гражина прикрыла окно.
— Не дымите больше, — попросила она.
Но курить было уже нечего. Мартин, собрав окурки, свернул из газеты большую козью ножку и пустил ее по кругу, как в былые времена трубку мира.
И тогда началась самая важная часть собрания. Кто-то запел, и все тихими голосами стали подтягивать. Пели сначала «Мазурку каторжан», потом песни, сложенные в тюрьмах санации, звучащие как рифмованные речи на митинге, и, наконец, мало кому еще известные в то время красноармейские песни.
«Дан приказ: ему на запад…» — тихо пел Стах, ему вторила Дорота.
Потом Дорота читала на память отрывки из поэмы Броневского о Парижской коммуне. Читала искренне, без декламаторских ухищрений. «Генерал Галифе»… — злобно шипел ее голос.
«Слишком много пафоса, — подумал Юрек, — не хватает простоты».
Под утро пришел сон. Спали вповалку, как спят на вокзалах во время эвакуации.
Ушли все вместе, как только дворник в накинутом на плечи полушубке открыл ворота и скрылся в свою нору, шлепая туфлями.
Вышли на улицу, щуря воспаленные от недосыпания глаза. Эта ночь запомнилась всем надолго.
Они сидели в кустах на православном кладбище, в яме, устланной прошлогодней листвой, и без энтузиазма играли в шестьдесят шесть, чтоб оправдать свое пребывание в этом месте. Ветки набухли, предвещая близкое появление листьев.
Явился Петрик, назвал пароль, из кармана его пальто, как договорились заранее, торчал «Новый варшавский курьер». Он сел и весело заговорил:
— Ага, значит, ты Бартек. Хорошо. Итак, имею честь представиться: ваш командир. Очень бы хотелось с гордостью рассказать о вас в будущем своим детям, но это уж от вас зависит, — думаю, вы оправдаете мои надежды. То, что ваша боевая подготовка оставляет желать лучшего, мне ясно. Опыта у вас нет никакого. Солдат — это тоже профессия. Приобретение навыков — вопрос времени и любви к своему делу. В сложившейся ситуации отсутствие любви заменяется необходимостью. Лучшим из вас будет самый отважный, тот, у кого не дрогнет сердце в решающий момент, кто сумеет сохранить ясность мысли и принять решение в любой обстановке, какой бы безнадежной она ни казалась… Впрочем, безнадежных положений не бывает. Назовите свои клички. Как вы себя называете? Клички будут вас обязывать. Если будет необходимо сменить кличку, мы вас оповестим. Начнем с тебя, дорогуша, — указал он на Яцека Шерментовского, который до сих пор не придумал себе кличку.
— Пусть будет Дорогуша, — тихо сказал Яцек.
— Суковатый… Бартек… — писал Петрик твердым карандашом на папиросной бумаге.
— Так. Пустыми разговорами заниматься не будем. Оружие у вас есть. Знаю. «Вис» и маузер. Нужно, чтобы оружие как можно скорее заговорило. Как хранятся у вас пистолеты? Чтобы никакой сырости, подвал тоже не годится. Гестаповцы чаще всего ищут оружие как раз в подвалах. С ума посходили с этими подвалами. Не жалейте масла. Но это не значит, что пистолеты должны плавать в масле, как попчики. Особенно следите за стволом. Если пистолет носите в кармане, вытряхните из кармана пыль. После стрельбы ствол надо прочистить, чтоб блестел как зеркало, смазать маслом, на следующий день опять прочистить и чуть-чуть смазать. Перед боем протереть досуха. Партизан — это не значит браконьер. Оружие досталось нам слишком дорогой ценой.
Петрик склонил голову набок и обвел присутствующих внимательным взглядом. Он сидел, охватив руками согнутое колено, и слегка покачивался всем телом.
— На будущей неделе пойдем на «полотно». Парализовать коммуникации — наша главная задача. Борьба не прекращается. Несколько дней назад у нас сорвалась боевая операция. Баншуц задержал парней с миной, когда те вышли к железной дороге. Я их прикрывал. Пришлось убить баншуца и его собаку. Мы взяли автомат «бергман» и подзорную трубу. Этот идиот носил морскую подзорную трубу… времен Колумба.
— Это был Горбун? — спросил Стах, который слышал, как рабочие обсуждали этот случай на фабрике.
— Да, Горбун. Пятьсот спекулянтов помолились за мое здоровье, — рассмеялся Петрик. — Так. Контакт буду с вами поддерживать через Суковатого, адрес его я знаю. Вернее, не знаю, а помню зрительно. Старайтесь не запоминать названий улиц и номера домов. Запоминайте зрительно, так безопаснее. Со мной связь держите через Александру или, если дело будет срочное, через Стройного. — Петрик еще раз с головы до ног оглядел ребят. Взгляд его задержался на ногах Стаха, обутых в полученные по талонам стоптанные ботинки на деревянной подметке.
— Сапог нету?
— Нету.
— Встань, пройдись.
Стах прошелся.
— Нет, приятель. Так дело не пойдет. Это для партизана не обувь. Как ты будешь бегать, прыгать, перелезать через забор? Никуда не годится. Ты что, бедно живешь?
— Да, небогато.
— Я постараюсь достать тебе сапоги. Какой у тебя размер?
На папиросной бумаге рядом с именем «Бартек» он поставил цифру.
До трамвайного кольца они шли пустырями, скользя по размокшей глине огородов. Шли быстро, широко взмахивая руками, ловя открытым ртом стремительный ветер с юга. В поле повеяло весной. Пахло влажной землей и перегнившей свекольной ботвой, оставшейся с прошлого года. Склоненный над парниками огородник крикнул что-то, недовольный тем, что топчут его участок. Ясь Кроне ответил ему отборной руганью. Его распирал молодой задор, он жаждал сразиться с целым светом.