Передаю письмо Ивану Порфирьевичу. Он читает. А потом, отложив письмо, замечает:
— Странное какое-то. Зачем она тогда написала?
— Оно и мне показалось странным. Жена просит ничего не сообщать мужу. А как же можно выяснить, тот ли он сын? Я решил не отвечать ей.
— А еще какие письма были? — спрашивает Русакович. — Здесь их много.
— В 1978 году книга была переиздана, и среди писем-откликов на нее пришла весточка от моего земляка, ветерана войны Ивана Васильевича Суворова. Он сообщал, что знает о судьбе младшего Грязева, и называл его имя — Владимир. Я тут же написал ему, и вот его ответ.
«…Очень рад, что Вы откликнулись на мое сообщение о Грязевых.
Историю эту я слышал лично от Василия Григорьевича Зайцева. С Александром Грязевым Василий Григорьевич были однополчанами. Зайцев знал о завещании Александра Грязева сыну. После войны ему (Зайцеву) удалось разыскать семью Грязевых и передать завещание Владимиру Грязеву (сыну погибшего).
И сын у моряка Грязева вырос достойный отца. Самая добрая о нем молва шла. У него уже родился свой сын, которого в память о погибшем в Сталинграде деде назвали Александром…
Но произошла трагедия…
Владимир Грязев, как и его отец, служил в армии, и во время пограничного конфликта погиб на острове Даманском.
Случилось вот такое печальное событие…
После гибели Владимира его сын, Саша, писал Василию Григорьевичу Зайцеву: «Дедушка Вася, Вы знаете, что мой дедушка погиб на Мамаевом кургане в Сталинграде, а папа — на острове Даманском. Скажите, что мне делать, чтобы враги не лезли на наши границы?»
Саше Грязеву было тогда 12 лет.
От В. Г. Зайцева эту историю я слышал 25 января 1974 года.
Василий Григорьевич очень огорчался, что по неизвестной для него причине связь с Сашей Грязевым оборвалась несмотря на все его старания снова разыскать Сашу. Я ему советовал рассказать эту историю в «Пионерской правде». Но с тех пор прошло много времени, и сейчас лучше рассказать обо всем в «Комсомолке».
Рад, что эта история заинтересовала и Вас, и надеюсь, что вместе с Василием Григорьевичем Вы снова найдете Сашу и продолжите рассказ о преемственности солдатского завещания.
Сообщаю Вам адрес В. Г. Зайцева: 252070, Киев-70, Волошская, 42, кв. 16.
…Спасибо Вам за верность своему Сталинграду.
Я участник Сталинградской битвы. Вернувшись в 1952 году в Сталинград на строительство ГЭС, начал собирать все свидетельства о боевом и трудовом подвиге Сталинграда и о сталинградцах. Будете в родных местах — сообщите, очень рад буду с Вами лично познакомиться и рассказать о результатах своего поиска.
Мой домашний адрес: г. Волжский, Волгоградской обл., ул. Пушкина, 3, кв. 5.
Желаю Вам доброго здоровья и творческих успехов!
— Какое письмо, — взволнованно переводит дыхание Иван Порфирьевич. — Какая трагедия? Это же еще одна судьба, вернее, повторение судьбы. Повторение подвига отца. Как же это может быть? На большой войне погибает отец, а через четверть века, его сын, который никогда не видел отца, а только всю жизнь носил в своем сердце завещание.
«Не тот патриот, кто много говорит о Родине, а тот, кто готов отдать жизнь за нее…»
Отец и сын погибают за одно дело… Значит, сын жил правильно и совестливо, как хотел отец. Уф, ты, — никак не может успокоиться Русакович. — Ай-я-яй, вот так жизнь, вот так судьба. Значит, Василий Григорьевич разыскал младшего Грязева…
— Разыскал и переписывался, — машинально отвечаю я и ощущаю, что сейчас мне говорить легче, чем молчать.
— Конечно, — соглашается Иван Порфирьевич, — Конечно. Вот и адрес Зайцева. Давай, я его перепишу. — И он берет у меня из рук письмо и долго рассматривает его, будто удостоверяется, что в нем написано все так, как я прочел. И еще раз вздыхает. — Надо ж такому быть. А все война. Она… Когда ж это кончится на земле? Сын гибнет, пережив отца всего на несколько лет. А отцу было чуть больше двадцати. Будь она трижды проклята. Я когда ее вспоминаю, то у меня все внутри переворачивается. — Русакович отворачивается и долго молча смотрит в окно, и я вижу, как нервно вздрагивает его подбородок, а глаза будто тают в глубоком прищуре тяжелых век. Справившись с собою, он, словно извиняясь, говорит: — Я чего так разволновался. У меня самого четверо, и из них — три солдата. Меньшой тоже служит на Дальнем Востоке, на той самой неспокойной границе, где погиб Володя Грязев. Вот ведь какой расклад выходит…