– Не думаю, что он захочет рассказывать мне забавные истории из прошлого. – Я не удерживаюсь от тяжелого вздоха.
– Я же говорю, он отходчивый. – Линкольн хмыкает. – Ты ему нравишься. Думаю, Кондор уже и сам понял, что погорячился… вот только приказ уже внесен в систему и принят к исполнению. И он не может отозвать его, только не сейчас, когда Бенедикт наблюдает за каждым его шагом. Если Стратег отзовет собственный приказ, это сразу же привлечет внимание Бенедикта, и ты попадешь в его поле зрения. Он захочет узнать о тебе все, что только можно: кто ты, зачем нужна Кондору… И как тебя можно использовать против него, если возникнет такая необходимость. Люди Кондора, люди, которые ему преданы, сторонники среди Нулевого поколения… У Бенедикта на каждого есть досье.
– И зачем ты мне это говоришь? – Не сразу, но я все же решаюсь задать этот вопрос.
– Я не могу назвать себя человеком Кондора. – Линкольн прищуривается. – Но и не одобряю все эти игры за его спиной. Я уважаю Кондора. Его действительно есть за что уважать.
– Но Бенедикт… он ведь твой начальник.
– Я предана Справедливости, а не тому, кто хотел бы использовать ее в своих интересах. – Повернувшись, Линкольн смотрит на седоволосого юношу, который сейчас мирно спит, и на ее лице появляется улыбка, которую даже можно было бы назвать нежной. – Но знаешь, чем хороша Справедливость? Они, – кивок в сторону профайлера, – они ведь знают о тебе все, им известны все твои секреты, все твои слабости. И они никогда не используют это знание против тебя, если ты, конечно же, не нарушитель закона, – но даже тогда ты получишь наказание в соответствии со своим проступком. Ни больше ни меньше. Поэтому Бенедикту приходится рассчитывать только на себя, но он справляется и своими силами. Он хороший детектив, хороший полицейский. О, он здорово постарался, чтобы утереть нос Кондору! – Неприязнь в голосе Линкольн соседствует со странным восхищением. – Пять дней в Арголисе. Терабайты данных. Обновленные карты территории общины ретроградов – Бенедикт не покидал ее пределов, но сейчас нам и этого достаточно. И это только начало! Он провернул нечто… прежде невообразимое.
– Насколько невообразимое? – живо спрашиваю я, подаваясь к Линкольн.
– Совершенно невообразимое. Внедрение. – Линкольн вновь поворачивается ко мне. – Бенедикт вернулся один. Капралы остались в Арголисе.
#Глава 3
Холодно.
Я медленно иду по темному коридору, ступая босыми ногами по шершавому холоду бетону. Каждый шаг отдается в ногах глухой болью, но я уже привыкла не обращать на нее внимания. На мне – лишь тонкая больничная рубаха, поэтому я обхватываю себя руками, потирая плечи в попытке хоть немного согреться. Холодно…
Понимаю, что заблудилась, только когда коридор, прежде казавшийся знакомым, неожиданно заканчивается тупиком, заставляя остановиться в замешательстве. Куда же мне идти дальше? Заметив неприметную темную дверь с левой стороны от себя, подхожу к ней и дергаю за ручку, ни на что даже не надеясь, – но дверь внезапно открывается, позволяя лучам света вырваться в мрачный коридор. Я захожу внутрь, щурясь и заслоняясь от слишком яркого света, который бьет по глазам, мешая понять, где я оказалась. Свет становится менее ярким – или же глаза постепенно привыкают к нему, – и я убираю ладонь от лица…
То, что я вижу, заставляет тут же броситься обратно к двери, позабыв про боль в ногах, но уже слишком поздно: дверь закрывается с громким хлопком, и я не могу, не могу открыть ее вновь, ведь с этой стороны у двери попросту нет ручки!
Отступив назад, я осматриваюсь в надежде понять, как отсюда можно выбраться. Взгляд падает на кровать, небрежно заправленную серым одеялом. Над кроватью – узкая полка, на которой ничего нет. Взгляд скользит дальше, по стене, на которой что-то нацарапано, и натыкается на мягкое свечение силового поля, перекрывающего высокий проем.