Пока мы с Анечкой переодевались на втором этаже в маленькой комнатушке с обшитыми сосновой рейкой стенами, Матвей уже затопил печь и камин. По всему дому разнесся приятный запах горящих дров. Анечка с блаженным выражением на лице вдохнула воздух и сказала:
— Саша, ты не представляешь, как давно мне не было так…
Она замотала головой, словно не в силах найти подходящее слово.
— Да, — отозвалась я, — я понимаю. У меня то же самое.
Когда начало смеркаться, мы с Анечкой пошли в баню, а Матвей, взяв на себя роль заботливого хозяина, занялся шашлыками.
Чистые, розовые, распаренные, ели горячее мясо, истекающее соком, и запивали его красным вином.
Мы устроились прямо на полу, покрытом серым паласом, напротив камина. Огонь плясал между черными головнями и притягивал взгляд. В темноте не было видно серого ореола над головой Анечки, а в свете огня ее глаза таинственно поблескивали. Пальцы поглаживали хрустальную ножку бокала, стоящего на полу, и половина вина оставалась недопитой.
В комнате звучал саксофон. Матвей поставил магнитофон под лестницу, так, что его не было видно, и казалось, что музыка играет в воздухе.
Сначала за шашлыками мы много говорили и смеялись, рассказывали анекдоты и профессиональные байки, вспоминали школьные приколы. Потом просто молчали, смотрели на живое танцующее пламя и слушали сакс.
Даже когда мои глаза начали слипаться и тяжелая голова сама склонилась на плечо, я не хотела уходить. Мне казалось, что, стоит покинуть это волшебное место, и все окажется по-старому. В голове звучали строчки из старой-старой песни Гребенщикова: «Ах, только б не кончалась эта ночь. Мне кажется, мой дом — уже не дом…»
Да, именно так. Мой дом — уже не дом. Только бы не кончалась ночь…
Это единственное, чего я в тот момент желала.
Ночь кончилась. Я поняла это по светлеющему прямоугольнику окна, который увидела сквозь приоткрытые веки. Было, по-видимому, совсем рано, так как солнце еще не показалось. Я подумала, не поспать ли еще, но мне захотелось воспользоваться случаем и увидеть рассвет. Очень давно не встречала рассветов.
Я осторожно выбралась из-под одеяла и поднялась, стараясь не разбудить Анечку. Мы с ней спали на одной широкой постели, которая занимала собой примерно треть всей комнатки.
Натянув футболку, я подошла к окну и отдернула легкую занавеску.
Край неба набух нежно-алым цветом, и над ним показался золотистый контур солнца. Сквозь ветви высоких сосен на краю дачного поселка просочились первые лучи, и темно-зеленая хвоя на глазах посветлела. Я опустила глаза и увидела, что трава на лужайке перед домом блестит от росы.
Такая простая вещь — восход солнца. Он бывает каждый день, и если привыкнуть вставать рано, то можно каждый день любоваться светлеющими соснами и сверкающей травой и нежным, стыдливо алеющим небом. Как такое естественное, будничное явление, данное бесплатно и щедро всем человечеству, может доставлять столько удовольствия? Я не могла постичь этого. Почему, глядя в окно на поднимающееся солнце, можно пережить такие минуты гармонии и блаженства, какие никогда не сумеешь получить намеренными усилиями? Сфера досуга и развлечений процветает, все более востребованными становятся услуги личных психологов, которые, зевая втихомолку, позволяют тебе выговорить всю чушь, что накопилась в твоей неспокойной башке. А оказывается, все так легко — достаточно подойти к окну во время рассвета и несколько минут никуда не торопиться, а просто стоять и смотреть… Хотя нет, этого недостаточно, нужно выйти на улицу.
Я рванулась к дверям, но вспомнила, что не одета, и остановилась. Вчера мы валились с ног и, нимало не заботясь о приличии, бросили свою одежду прямо на полу. Тихонько, чтобы не тревожить Анечку, я вытащила из-под груды одежды свои шорты. В этот момент Анечка глубоко вздохнула во сне: я подняла голову и — замерла.
Мне показалось, что серый ореол над ее головой стал намного прозрачнее. Но Анечка вздохнула, открыла глаза, подняла голову с подушки — и я увидела, что ничего не изменилось. Прозрачность была лишь короткой иллюзией.