Если эта гипотеза верна, то Юго-Восточную Азию следует считать ранним и независимым очагом доместикации растений, по времени совпадающей, вероятно, с доместикацией злаков в Западной Азии. Далее, если земледелие затем широко распространилось по материковой Юго-Восточной Азии и Южному Китаю, вызывая дальнейший рост монголоидного населения, то пространственный промежуток между монголоидами и австралоидами еще более сузился. К 5000 г. до н. э. архипелаги Юго-Восточной Азии обрели свои современные очертания, и австронезийцы, научившиеся строить совершенные лодки, стали проникать через Тайвань на Филиппины и в Восточную Индонезию. Разумеется, преобладание монголоидного фенотипа у австронезийцев вовсе не означает, что можно отождествлять процессы расселения австронезийцев и монголоидов. Последние, несомненно, начали распространяться задолго до того, как сформировалась лингвистическая общность австронезийцев, представляющая хронологически относительно позднее явление.
К концу I тысячелетия до н. э., когда появились железные орудия и заливное рисоводство, монголоиды, видимо, полностью заселили Юго-Восточную Азию, а полинезийцы почти достигли о-ва Пасхи. Однако было бы упрощением объяснить распространение по Океании монголоидных австронезийцев, исходя исключительно из роста населения, связанного с земледелием. Еще недавно на таких крупных островах, как Калимантан и Суматра, была низкая плотность населения. Было бы неверно не принимать в расчет стремление первопоселенцев открывать неведомые края, хотя научно это доказать трудно.
В Индонезии и на Филиппипах австронезийские языки одержали убедительную победу. Ведь даже филиппинские негритосы и недавно обнаруженные на юге Минданао пещерные жители — тасадаи — говорят на австронезийских языках. Но на Новой Гвинее этого не произошло; там папуасы сохранили свою самобытность, австронезийцы же смогли укрепиться лишь кое-где на северном и юго-восточном побережье. На мой взгляд, лучше всего это объясняется тем, что папуасы перешли к земледелию еще до появления австронезийцев. В результате здесь возникло достаточно многочисленное население, способное противостоять проникновению пришельцев. Нагорья Новой Гвинеи — географический изолят, и это тоже, видимо, сыграло свою роль, как и распространенная в прибрежных районах Новой Гвинеи малярия. Необходимо, конечно, объяснить, почему на Новой Гвинее земледелие возникло независимо от Юго-Восточной Азии. Однако при наличии данных о земледелии в Нагорьях Новой Гвинеи с 4000 г. до н. э. мы обязаны считаться с вероятностью независимого развития, даже если это не так просто объяснить.
Еще одна важная проблема связана с происхождением полинезийцев. Выше уже отмечалась роль меланезийской культуры лапита в их формировании, что хорошо увязывается с археологическими и лингвистическими данными. Недавно У. Хауэлле выдвинул доводы в пользу раннего продвижения полинезийцев через Микронезию [754; 755], но мне они не кажутся убедительными. Как бы то ни было, теперь все понимают, что предков полинезийцев следует искать среди носителей ранних австронезийских культур островной Юго-Восточной Азии и можно по крайней мере не тратить время на чтение сочинений о сбившихся с пути египтянах и бледнолицых культурных героях. Однако остается одна сложность — неувязка археологических и лингвистических данных. Археологические данные свидетельствуют о том, что во II тысячелетии до н. э. предки полинезийцев быстро переселились из Восточной Индонезии в Полинезию. А в соответствии с лингвистическими данными полинезийские языки восходят к единому источнику, который около 3000 г. до н. э. находился в Меланезии. Здесь — очевидное противоречие, и надо надеяться, что в ближайшее время оно будет устранено.
Другая важная проблема, связанная с полинезийцами, — происхождение сложных форм их социальной организации; надо сказать, что эта проблема актуальна и для Микронезии. В Меланезии и в островной Юго-Восточной Азии такие системы социальных рангов не встречаются, однако широкое распространение в Полинезии концепций аристократизма означает по меньшей мере их протополинезийскую древность. Возможно, они были свойственны уже предкам полинезийцев и жителей Восточной Микронезии, однако мы не знаем, были они принесены из Юго-Восточной Азии или возникли позже в самой Океании где-то в области прародины восточных океанийцев. Первое кажется более правдоподобным, так как на Тайване встречаются социальные системы, родственные полинезийским.