Буксгевден, в ответ на это письмо от 10-го февраля, уже в Ловизе, т. е. шведской Финляндии, в самых изысканных выражениях поздравляя Спренгтпортена по случаю выбора Государя на нем в настоящем случае остановившегося, — поспешил с своей стороны препроводить К нему копию с повеления, объявленного графом Аракчеевым, в котором назначалось состоять ему «под командою» графа Буксгевдена.
«Что касается политических отношений к жителям навоеванных местностей, — пояснял он при этом случае, — то я того мнения, что если Государю Императору угодно сохранить им, — как и выражено в изданной прокламации, — их прежние права и преимущества, то наша обязанность сохранять и оберегать их настолько, насколько эти привилегии не противоречат государственному устройству нашего отечества (à. la constitution de notre patrie) и на сколько позволят обстоятельства, а жители будут стараться заслужить эту особую монаршую милость своими добрым настроением и поведением.
«В отношении же к устройству гражданской части — продолжал главнокомандующий, — я только что получил извещение о воле Его Величества чтобы выборгский гражданский губернатор, г. Эмин, был мне подчинен, для организации гражданского управления в шведской Финляндии после её завоевания (après la conquête de la Finlande Suédoise). Ему повелено в точности исполнять инструкции от меня исходящие и пользоваться, с моего согласия, теми правительственными чиновниками, которые заменят, согласно прокламации, чиновников шведских. Таким образом, до последующих изменений, управление будет чисто военное, и не будет иметь сходства с учреждениями, существующими в других губерниях Империи».
Гр. Буксгевден излагал следовательно барону Спренгтпортену действительное положение дела в то время. Спренгтпортен нашел нужным как это письмо, так и копию с своего, на которое оно служило ответом, отправить на другой же день, 11-го февралям графу Румянцеву, ссылаясь на тягостное свое положение. Видя противоречие между намерениями Государя, изложенными в повелении от 2-го февраля[12], и мнением, «которое кажется составил себе о нем граф Буксгевден, основываясь на сообщении графа Аракчеева», — Спренгтпортен однако уверял, что «польза службы для него будет всегда единственною целью, к которой и будут направлены все его шаги и все его желания». Но вместе с тем, забывая, что при армии он находится всего какие-нибудь 2 дня, притом опоздав прибытием, Спренгтпортен продолжал:
«Нет надобности говорить насколько средства мои (для пользы службы) изо дня в день становятся все более и более невозможными. Моему сердцу больно говорить об этом, но долг к тому обязывает. Граф Буксгевден так сдержан со всеми; минуты, когда я мог бы с ним переговорить, так коротки, и часто еще более сокращены его многочисленными занятиями, что решительно ничего не может выйти из моих с ним сношений. Вы может быть удивитесь, если я скажу что о военных операциях я кое что могу еще догадываться, но в отношении к обязанностям, меня непосредственно касающимся, у меня связаны руки его распоряжениями, идущими вперед без того, чтобы он в чем-нибудь доставил мне честь со мной посовещаться. Одним словом я здесь решительно не нужен, и что называется настоящий нуль.
«И при всем том, ожидая еще, что мои осторожные действия приведут к чему-либо, я держусь, и сколько могу буду держаться в моей незначительной роли, чтобы не дать вспыхнуть неудовольствию в умах, уже довольно склонных понизить меру своего доверия. Дела идут таким путем, что я в отчаянии (enfin les choses vont un train qui me désespère), и не видя со своей стороны никакой возможности в том помочь, я решился быть в положении чисто страдательном, пока руководимый вашими, граф, советами я не найду средств действовать, достойных меня и моего рвения быть полезным. Предоставляю вам сделать из этих доверительных объяснений употребление, которое вы признаете наиболее приличным. Но если положение вещей останется то же, я умоляю вас как о милости, чтобы мне здесь более вовсе не быть и не нести ответственности ни в хорошем, ни в дурном по делам, на которые я могу влиять так мало».
Как видно Спренгтпортен не скупился на намеки; можно было догадываться, что творится что-то недоброе, что грозит брожением умов в населении ко вреду русского дела, что даже он, Спренгтпортен, приходит оттого в отчаяние и слагает с себя всякую ответственность.