По получении в Петербурге указанных сведений взяло верх мнение Спренгтпортена о табакерке; депутатам назначены награды по соображению главнокомандующего — ордена св. Анны 2.ст. Всем трем заготовлены рескрипты от Императора Александра, который сам рассматривал проекты и исправлял редакцию, писанную собственноручно графом Румянцевым. 22-го февраля последовало окончательное их одобрение, переписка, подписание Государем и отправление к графу Буксгевдену). Изъявление особого благоволения Александра Павловича сообщено барону де-Гееру главнокомандующим еще ранее, по письму Румянцева от 12-го февраля.
Каково же должно было быть удивление, а вероятно и неловкое положение графа Румянцева, когда он получил от главнокомандующего следующее сообщение, помеченное тем же 22 м февраля и разминувшееся в пути с рескриптами:
«По последнему ко мне отношению вашего сиятельства и по усиленным убеждениям г. генерала от инфантерии б. Спренгтпортена ни мало не сомневался я в том, что барон де-Геер, получив лестное для него уверение в полном Государя Императора благоволении, не за особое для себя поставил счастье доказать на опыте приверженность свою к высочайшему престолу учинением присяги на верноподданство Его Императорского Величества, и в сем виде дано от меня было г. финляндскому гражданскому губернатору надлежащее о приводе его к присяге предписание. Под каким же, к крайнему удивлению моему, невместным он предлогом старался уклонить от себя действие сие, о том ваше сиятельство усмотреть изволите из приложенной у сего выписки из рапорта г. губернатора».
Действительно, губернатор Эмин от 18-го февраля представлял главнокомандующему:
«По получении предписания вашего сиятельства, поспешил я известить о содержании оного г. генерала барона Спренгтпортена и вручить ему копию. Его высокопревосходительство, по случаю отсутствия барона де-Геера, пригласил его в Ловизу и вчерашнего числа в присутствии моем предлагал учинить с депутатами присягу упомянутому барону. Сей, начав колебаться, объявил наконец, что он и другие помещики приступить к сему делу страшатся крестьян своих, и что надобно прежде привести к присяге поселян. А как подобный отзыв не соответствовал прежнему, как предполагать должно торжественно им изъявленному намерению, и несообразен с высочайшею волею, а притом побуждение к тому крестьян и прочих жителей другим, кроме предписанного, образом, т. е. привода барона де-Геера и двух депутатов, и после употребления содействия их к склонению к тому и прочих жителей, не имею я повеления, — то и счел я долгом объясниться об оном с его высокопревосходительством, который с своей стороны отъезжая ныне к вашему сиятельству объявил мне, что он не оставит, заехав к отбывшему вчерашнего же числа барону де-Гееру, представить обо всем в подробности вашему сиятельству, для положения на мере образа приведения к концу предприятия оного».
Гр. Буксгевден, естественно, не мог не быть озадачен этим оборотом дела, о котором он знал совсем в другом смысле не только от Спренгтпортена, но и от министра иностранных дел, и которое было так сказать освящено исключительными знаками монаршего внимания.
«Предлог сей, — писал он гр. Румянцеву в той же бумаге 22-го числа, — толико странным мне кажется, что нахожусь в нерешительности, отнести ли оный перемене в расположении барона де-Геера, чему однако, особенно при дальних успехах наших, причины не вижу, или неясному намерений его объяснению сделанному вашему сият-ву от барона Спренгтпортена, истолковавшего при представлении мне барона де-Геера желание его в такой же силе, — или же торопливости, с какою барон Спренгтпортен видит иной предмет по живому воображению своему, во всяком случае спешу о сем уведомить ваше сиятельство, дабы предупредить непосредственной к барону де-Гееру посылке всемилостивейше назначенного ему награждения».
Гр. Буксгевден, не получив еще тем временем бывших уже в дороге рескриптов, просил гр. Румянцева препроводить их к нему для передачи, по принадлежности лишь тогда, когда будет принесена требуемая и обещанная де-Геером и депутатами присяга.