Вопрос о присяжных листах был таким образом разрешен ответом графа Румянцева от 4-го марта. Но много позже, именно 9-го апреля, получено было от министра подробное, одобренное Государем изложение порядка присяги; к нему мы возвратимся вскоре. В нем, как бы мимоходом, говорилось: «…присяжный лист употреблять тот, который из присланных сюда от вашего сиятельства предпочтительно вами был выбран». Этим дело запутывалось: какой лист был предпочтительно выбран Буксгевденом? Один — русский первоначальный, он изменил сообразно обстоятельствам в переводе. Другой послал дополнительно, находя что он более соответствует намерениям Государя. Но предпочтения собственно он не давал ни одному. Затем разрешенный ответом 4-го марта серьезный вопрос отдавался на произвольный взгляд главнокомандующего, который, среди военных забот своих, мало вникал в подробности по-видимому мелочные, но с течением времени приобретающие силу и значение.
Между тем дело об исполнении самой присяги, которую Буксгевден ставил в зависимость от издания дополнительной или новой декларации о дипломатических сношениях России с Швецией, хотя и было предметом забот главнокомандующего, откладывалось все более и более в долгий ящик. Прошло уже около месяца с того времени как возникла мысль о нем, а не только не было исполнения, но нельзя было предвидеть даже и действительного его начала. На просьбу Буксгевдена об изменении декларации граф Румянцев писал от 4-го марта:
«Пополнение к той декларации в смысле замечаний ваших приличнее казалось издать тогда, когда получим уже мы ежедневно ожидаемый ответ из Стокгольма. Сумнения нет, что он не будет согласоваться с требованиями нашими, а потому таковая пьеса уже и заготовляется».
Впрочем, соглашаясь с мнением графа Буксгевдена о некоторой неудовлетворительности первой декларации, Румянцев предоставлял поступить со шведским переводом по усмотрению, т. е. очевидно не распространять его. Но декларация была сообщена всем правительствам и распубликована, а следовательно сделалась общим достоянием, и задержка в рассылке отдельных экземпляров имела значение очень второстепенное.
События тем временем принимали более решительный оборот. В ответ на движение русских войск в шведскую Финляндию, необузданный Густав-Адольф позволил себе известный уже ряд небывалых в новейшей истории поступков: он заарестовал русскую миссию и посланника в Стокгольме Алопеуса, делал над ним разные нравственные насилия, перехватил посланного к нему курьера с депешами и т. п… Густав ожидал, что со стороны русского правительства будут употреблены подобные же репрессалии в отношении к его посланнику в Петербурге барону Стединку. 3-го марта от командующего шведскими войсками в Финляндии, графа Клингспора, из Кумо, передана была на русские аванпосты следующая записка на имя Буксгевдена, писанная по-французски: