Нужно думать, что Клик сам предлагал свои услуги графу Румянцеву при возникновении открыто враждебных отношений со Швецией. По крайней мере, из записки, поданной им 21-го февраля, видно, что Румянцев поручал ему выяснить в чем он, Клик, мог бы наилучше служить Государю. На этот вопрос, изложив некоторые подробности своей карьеры, Клик скромно заявил, что было бы может статься очень с его стороны самонадеянно думать, что он способен давать советы и мнения по обстоятельствам того времени; но что он очень может сделать что-либо для благоприятного расположения умов в Финляндии.
Таким образом, Клик желал для себя той же роли, которая уже принадлежала Спренгтпортену. Без сомнения, он мог бы исполнять ее под руководством последнего; но именно он не признавал в Спренгтпортене данных, необходимых для успешного решения задачи. «Высокие качества его п-ва барона Спренгтпортена мне известны, — писал он графу Румянцеву, — и я горжусь тем, что умею их ценить. Но он сражался с финляндцами, и даже с той бригадой, которая была прежде под его начальством и обожала его до 1789 года; я боюсь — не потерял ли он доверия народа». Клик подозревал значение и другого агента, Ладо, бывшего в распоряжении графа Буксгевдена[2] «господин Ладо, в совершенстве зная местный язык, к тому же имея еще в стране родных и друзей, слишком искусен и умен чтобы не быть полезным; но против него говорит мундир, который он носил, и чин принадлежащий ему теперь. Кроме того оба эти почтенные лица, вероятно присутствовали при первых враждебных действиях (этой войны), и тем менее кредита будут они иметь у населения»[3]. Клик находил, что он, напротив, никогда не служил в России, не был при начале войны и мог бы даже скрыть что присягал на верность русским государям; он явился бы в Финляндию в качестве соотечественника и друга народа, он постарался бы выяснить благотворные виды Императора, отер бы слезы и не дал бы им течь вновь;—он желал бы иметь возможность сказать: «nec ita ѵiхi, ut frustra me natum existimem».[4]
Эти доводы, хотя не имели прямого влияния на положение Спренгтпортена и Ладо, но в отношении к самому автору записки произвели желаемое действие Не далее как через три дня, именно 1-го марта, граф Румянцев известил его о разрешении Государя отправиться по личным делам в Финляндию, и если бы представилась надобность, то продолжать путешествие и за кордон русской армии. Главнокомандующему граф Румянцев одновременно разъяснял: «г. Клик, один из финляндских дворян получающих пенсион от Высочайшего двора, вручит это письмо. Под видом собственных дел он отправляется в Финляндию, но имеет поручения до пользы службы относящиеся».
Таков был другой советник, явившийся у русского престола и подобно своему старейшему сотоварищу бежавший от присужденного ему на родине эшафота за измену. Между обоими прежде было сходство основных идей; теперь младший относился с некоторой критикой к старшему и между ними была существенная разница взглядов.
Но возвратимся к Спренгтпортену. Какое предстояло ему теперь официальное положение? Не быв назначен главнокомандующим, он рассчитывал, однако, что в качестве старинного деятеля и знатока будет руководить действиями Буксгевдена, и присоединением Финляндии приобретет славу решителя судеб её. Две три записки о плане и ходе военных действий, очень впрочем поверхностные, свидетельствовали, что он себя считал компетентным в делах принадлежавших теперь графу Буксгевдену[5]. По делам же политическим он не допускал никакого сомнения в своей безусловной авторитетности.
Император Александр также признавал, что Спренгтпортену следует быть при армии, и 26-го января состоялся указ на имя государственного казначея Голубцова, которому повелевалось отпустить Спренгтпортену 5.000 рублей подъемных по случаю отправления к войску. Об этом последний получил известие 28 числа. Но Спренгтпортен этим не удовлетворился Известив в тот же день графа Румянцева о бумаге Голубцова, Спренгтпортен писал:
«Этим новым знаком доброты Его Императорского Величества я не менее тронут как и полученною тем самым уверенностью, что Государь остается при намерении отправить меня к армии. Однако, так как я не имею на этот счет никакого повеления непосредственно от Его Величества, то и счел долгом известить что мне необходимо:
«1) чтобы Его Величество удостоил меня повелением, в котором был бы объяснен Его взгляд на обязанности мне предстоящие, как в отношении к военным действиям, так и к жителям страны, коих следует стараться насколько возможно расположить к себе мерами благосклонности;
2
Кроме известного уже о Ладо из описания Аньяльской конфедерации прибавим следующую о нем справку, сохранившуюся в делах министерства иностранных дел: служил в шведской армии при генеральном штабе, при съемке шведской Финляндии, знает все тамошние местности и тамошнее дворянство. Во время прошедшей шведской войны по высочайшей воле покойной Государыни Императрицы был он употреблен с генералом Спренгтпортеном для заведения в Финляндии конфедерации. Ладо получал за такую службу пенсию по 1.500 р. в год назначенную Екатериною II. До последнего пред войной 1808 г. времени управлял фабриками и крестьянами коммерции советника Ольхина, за что получал 1.200 р. и кроме того имел по его показанию 1.800 руб. дохода от аренды землицу того же Ольхина. При назначении теперь на службу Ладо определен в министерство иностранных дел и откомандирован в распоряжение главнокомандующего армии графа Буксгевдена. Капитану Ладо пожалован чин коллежского асессора, сохранена пенсия по 1.500 р. и назначено сверх нее жалованье по 3.000 руб., с обращением в случае его смерти или увечья половины в пользу жены и детей.
5
В письме гр. Румянцеву, от 21-го января 1808 г., до открытия, еще кампании, он излагал свой план действий, сходный с планом гр. Буксгевдена. — Арх. М. Ин. Дел. Camp. Sued., 1808.