Вся свита — переводчик Дементьев, офицеры, гусары, толмачи, канцелярист Анисимов, — все четырнадцать человек верхом на лошадях ждали резидента.
Навалившись грудью на пегую лошадку, Пётр Петрович тяжело перекинул грузное тело в седло, тронул поводья.
Переулок, где располагалась резиденция, был пуст, но улицу, ведущую к ханскому дворцу, запрудили вооружённые татары. Увидев русских, они, крича, подбежали, остановили лошадей. Один татарин — высокий, горбоносый — выхватил из-за пояса саблю, ткнул Веселицкого в бок.
— Сойди с лошади, гяур!
Пётр Петрович побледнел, обронил по-татарски:
— Ты, видно, сошёл с ума... Знаешь, кто я?
Татарин надавил саблей сильнее — и снова:
— Сойди с коня!
Веселицкий почувствовал боль, оттолкнул татарина ногой.
Толпа злобно загудела.
Видя, что дальше проехать не дадут, Веселицкий спустился на землю. Его тут же окружили спрыгнувшие с лошадей офицеры и гусары. Над их головами угрожающе взметнулись татарские сабли.
— Не трогать! — крикнул Осман-ага, выжидательно наблюдавший за происходящим.
Татары, продолжая выкрикивать угрозы, неохотно расступились.
Резидент и свита снова сели на лошадей и по живому шумному коридору проехали к дворцу.
Ханские чиновники ввели всех в отдельную комнату, оставили одних. Едва они закрыли двери, стоявшие во дворе татары приложили к плечам ружья и стали стрелять в открытые окна. Резидент и свита неловко попадали на пол. Со стен на головы брызгами посыпалась штукатурка.
Когда выстрелы стихли, в комнату вошли Абдувелли-ага и Азамет-ага.
Веселицкий, чуть приподняв голову, прохрипел испуганно:
— По мне стреляли... Посмотрите в окно.
Абдувелли-ага шагнул к окну, жестами отогнал татар, перезаряжавших ружья.
Поддерживаемый офицерами, Веселицкий, кряхтя, поднялся на ноги и, отряхивая ладонью кафтан, спросил запальчиво:
— Для чего хан пригласил меня?.. Чтоб позор учинить?!
— Хан велел объявить, что находящееся в Крыму российское войско нарушило мир и теперь мы с вами неприятелями стали, — сказал Абдувелли.
— Этого не может быть!.. Позволь мне снестись с его сиятельством! Я от него уже пять дней никаких вестей не имею... Тогда я точно...
Веселицкий не договорил — в комнату заскочил чиновник и зачастил скороговоркой:
— Хан велел, чтобы резидент оставил при себе нескольких людей, кого сам выберет, а остальных я заберу.
У дверей появились стражники с обнажёнными саблями.
Веселицкий покусал губы и нехотя покивал своему конюшему, капралу и трём гусарам Чёрного полка.
Стражники увели их.
А чиновник прежней скороговоркой:
— Много ли казаков при почтовой службе состоит?
— Тридцать будет, — буркнул Веселицкий.
— Хан велел послать к ним человека сказать, чтоб вели себя смирно.
Веселицкий кивнул вахмистру Семёнову.
Тот, нервно ощупывая рукой эфес сабли, вышел за дверь.
Тут же появился другой чиновник.
— Хан приказал оставить при резиденте только пасынка и переводчика, а прочих отвести в другое место.
Веселицкий наконец-то сообразил, что его хотят лишить охраны, и запротестовал:
— Этих людей вы все отлично знаете! Они при мне не первый день состоят... Я не могу без них обойтись.
Чиновник посопел длинным носом и вышел.
Тотчас дверь резко распахнулась, в комнату ворвались мускулистые стражники, набросились на резидентских людей, сбили с ног и по одному — кого за руки, кого за волосы, — вытащили поручика Иванова, прапорщика Раичича, резидентского пасынка Леонтовича, толмачей, канцеляриста.
С Веселицким остались только подпоручик Белуха и переводчик Дементьев.
Пётр Петрович посмотрел на Абдувелли-агу, дрогнул голосом:
— Прошу... по прежней дружбе... Жена моя только от бремени разрешилась, ещё слаба... Прошу дом и прислугу не трогать. А ей передать, что я жив-здоров.
Ага вышел, спустя минут пять вернулся, сказал, что по ханскому повелению у резидентского дома будет поставлена охрана.
В это время в комнату донеслись звуки недалёких выстрелов. Все замолчали, прислушиваясь. Стреляли часто, как в бою, но недолго.
А вскоре в дверях появился булюк-баша, державший в руке отрубленную голову. Он кинул её на пол, катнул ногой, словно мяч, к резиденту.
Пётр Петрович в ужасе попятился.
А булюк-баша, довольный шуткой, хохотнул:
— Казаки-то упрямые попались. Умирать не хотели... (Посмотрел на Веселицкого). Отдай шпагу!
Пётр Петрович захорохорился:
— Она не привыкла ходить по чужим рукам!