— Я могу поклясться, что сообщённые его сиятельством пункты мирного трактата присланы прямо от господина генерал-фельдмаршала Румянцева, под руководством которого был заключён мир и спокойствие обоюдным сторонам доставлено. Вы можете проверить их по экземпляру великого везира, что вам доставили его чиновники.
Али-паша обругал хана за его коварство и приказал увести резидента...
Али-паша продержал Веселицкого в своём лагере до середины сентября, а затем отпустил вместе со всеми бывшими при флоте русскими пленными, включая капитана Павлова (поручик был заочно произведён в новый чин) с казачьей командой, отданного туркам в начале лета Девлет-Гиреем. Позднее Екатерина за ревностное служение отечеству и в покрытие понесённых убытков пожаловала Петру Петровичу восемьсот душ крепостных в Витебской губернии.
Август — сентябрь 1774 г.
Тем временем по приказу Долгорукова русские войска стали покидать пределы Крымского полуострова. За Перекоп выводились все полки — пехотные, кавалерийские, казачьи, — за исключением Белёвского пехотного, оставленного в Керчи и Еникале.
Долгоруков конечно же видел, что указ Военной коллегии, составленный в Петербурге до получения известий о турецком десанте, не соответствовал сложившейся обстановке, но взять на себя ответственность за его невыполнение не захотел. А именно так следовало поступить сейчас!.. Он лишь написал Екатерине реляцию, в которой подробно изложил свои опасения о присутствии турецкого флота у побережья, о сообщениях конфидентов, что турки собираются оставить в Крыму до 25 тысяч янычар, что в ханы прочат Девлет-Гирея.
А в конце реляции попросил уволить его от командования армией по слабости здоровья.
«О хане и правительстве крымском вашему императорскому величеству осмелюсь доложить, — говорилось в реляции, — что первейшая особа весьма слабого разума, не имея не только искусства в правлении, но ниже знает грамоте. При нём же управляющие суть самые враги державе вашего императорского величества... По бесчувственности сего варварского народа наверно я заключаю, что, нимало не уважая над ними высочайшего благодеяния, охотно возжелают они поработить себя Порте Оттоманской».
Получив эту реляцию, Екатерина отреагировала мгновенно:
— Теперь об очищении Крыма и думать нечего! Войско начнём выводить, когда турки совсем оставят полуостров или же по мере их собственного выхода из него... Но с ханом надобно поступить осмотрительно...
Долгорукову был послан рескрипт, в котором разъяснялось:
«Мы давно уже от вас и чрез другие достоверные известия были предупреждены о дурных качествах и о малоспособности к правлению настоящего хана. Но при том положении дел, в каком мы в рассуждении Крыма и прочих татарских народов находимся, нет пристойных способов к его низложению, как получившего достоинство по праву происхождения и по добровольному избранию всего общества, особенно в то время, когда оно решилось отложиться от власти турецкой. Поэтому мы находим нужным его защищать, если б с турецкой стороны принято было намерение низвергнуть его. Впрочем, как с турками, так и с татарами, дабы не подано было с нашей стороны ни малейших поводов к вражде, надобно поступать с такой разборчивостью, чтоб всегда удаляться от первых...»
Никита Иванович Панин был взбешён выводом войск из Крыма. Он примчался к Екатерине без вызова и, едва поздоровавшись, сразу забубнил:
— Следуя безрассудно скоропостижному и неразумному предписанию Военной коллегии, князь Василий Михайлович нагородил нам множество бед и хлопот, способных потрясти мир, такой славой Румянцевым приобретённый и который в настоящих критических обстоятельствах нашего отечества так ему нужен и так драгоценен. В беспредельной к вашему величеству откровенности скажу, что моё сердце обливается кровью, видя теперь действие и плод сей сугубой безрассудности, могущей обратиться в государственное зло.
— Я уже дала рескрипт о приостановлении вывода полков, — сказала Екатерина. — И намедни получила реляцию князя, что он стоит в Перекопе.
— Ах, ваше величество! Произошли приключения, каких после совершения мира совсем ожидать было невозможно. Я надеялся, что князь, сделав первые ошибки, последующим поведением потщится оные поправить и научится наконец быть осторожнее. Но вместо этого, к чувствительному сожалению, вижу, что и далее он всё хуже поступает.
— Хватит причитать, граф! — неожиданно резко вскрикнула Екатерина. — Ошибка уже сделана. И остаётся теперь только приискать средства к её поправлению... Что вы предлагаете?