Грейс отчаянно отталкивала его от себя, но с каждым поцелуем сопротивление слабело.
— Ты не хочешь, чтобы я останавливался, и мы оба знаем, почему… — Он подхватил ее на руки и уложил на кровать.
— Почему? — прошептала она, бессильно закрыв глаза.
— Потому что я необходим тебе… Потому что ты жаждешь меня… Потому что ты не принадлежишь себе, когда я рядом. Вот почему, — тоном триумфатора провозгласил супруг.
— С чего ты так уверен в себе? — тихо спросила она.
— Твоя реакция говорит мне об этом, Грейс. То, как ты дышишь, когда видишь меня, как томно в этот момент глядят твои глаза с поволокой. Если я дотронусь сейчас до твоих трусиков, они непременно окажутся влажными. Я чувствую это по твоему аромату. Тебе меня не обмануть, милая. Ты моя и не способна ничего изменить. Ты сама пришла ко мне ночью и просила любить тебя. Ты сладко стонешь, когда я вливаю в тебя свой огонь. Ты не способна отказать себе в этом наслаждении. А все остальное — мелочи. — Хавьер отпустил ее. — А теперь раздевайся, Грейс. Я помогу тебе расстегнуть платье, — мирно предложил супруг, и она подчинилась.
— Ты прав, Хавьер. Так и есть. Но даже теперь, после стольких месяцев, что мы близки, ты продолжаешь говорить лишь о вожделении. Я понимаю, что для тебя это главное, но по глупости своей надеялась на более возвышенные чувства. Я полностью разделяю твою уверенность: ты бесподобный любовник, сильный и властный мужчина, который привык одерживать верх в любой ситуации. Но, к сожалению, не заботишься о том, чтобы тебя искренне любили, — доверительно сказала Грейс, снимая восхитительный бальный наряд.
Когда на ней осталось только колье, герцог восторженно произнес:
— Твоя красота льстит моему самолюбию, милая… Прости, но я не слышал, о чем ты говорила, — съязвил он и стал раздеваться сам.
— Я не буду спать с тобой, Хавьер, — неожиданно произнесла Грейс.
— Почему же? — Он не воспринял всерьез ее предупреждения.
— Потому что сейчас это может стать опасным, — проговорила она, памятуя о возможной беременности.
— Ничего глупее я еще не слышал, Грейс, — рассмеялся он.
— Зря ты так легкомыслен, потому что я говорю совершенно серьезно. Сегодня этому не бывать, — с неподдельной твердостью сообщила она.
— Только не говори, что не испытываешь умопомрачительного желания.
— Это ничего не изменит. Есть причины воздержаться от близости, — холодно произнесла Грейс.
— Ты расскажешь мне об этих причинах, милая?
— Еще не время. — Грейс покачала головой. — Хотя… Думаю, Люсита может тебя просветить, — с усмешкой предположила она.
— И при чем тут Люсита? — недовольно спросил он. — Разве это касается не нас двоих? Разве не дело супругов решать, спать ли им вместе?
— Я тоже так думала до разговора с Люситой, — пожала обнаженными плечами Грейс.
— Это все слова, Грейс. У меня есть сила, и я буду брать тебя, когда только пожелаю, — заявил Хавьер.
— И ты не боишься разрушить то хрупкое и ценное, что может быть у нас?
— Например, что? — не понял он.
— Самое дорогое, что может быть у мужа и жены, — продолжала говорить загадками Грейс.
— Единственная ценность, которой я обладаю, — это власть. Но она от насилия только крепчает, — хвастливо произнес герцог. — Все эти девичьи сантименты, зовущиеся любовью, ничто по сравнению с властью, хоть вам и внушают, что любовь способна творить чудеса. Любовь не помогла моему отцу повидаться с умирающей матерью на смертном одре, а моей бабушке — дать последнее благословение своему сыну. Единственному сыну… Дед Карлос «запретил Фернандо Эррере появляться в Эль Кастильо де Леон. У деда было право отдавать подобные распоряжения.
— И ты считаешь, что это должно повториться? — ужаснулась Грейс.
— Не тебе судить о том, что хорошо, а что нет. Мы никогда не обсуждаем то, что становится фамильным правом Эррера… Лучше бы ты думала о том, как рачительнее соблюдать условия нашего с тобой договора. Потому что я не намерен позволять своей жене подобные выходки впредь.
Грейс в одиночестве металась на постели. Она не спала, но ее одолевали кошмары наяву. Она не знала, где эту ночь провел раздраженный супруг.
После рассказа о ссоре отца и деда он заметно сник и неожиданно оставил ее.
Грейс понимала, что ради блага своего ребенка она должна покинуть замок прежде, чем о ее беременности станет известно герцогу. Она не желала, чтобы невинный малыш еще до рождения стал предметом шантажа — привычного в семействе Эррера способа доказательства собственной значимости. Женщина поднялась ранним утром и упаковала свои вещи.