По покупкам Михримах я уже понял, что у нее был пытливый и жадный до знаний ум; она знала несколько языков и явно стремилась к новым открытиям. Я не ожидал обнаружить в женщине такое стремление к наукам, и был заинтригован. Должно быть, с нею можно завести интересную и содержательную беседу — если бы только она рассматривала меня в качестве потенциального собеседника! Однако ж, увы, она старалась всячески игнорировать тот факт, что мы живем в одном доме и аккуратно не замечать меня всегда, когда это было возможно и прилично.
Поэтому я был весьма удивлен, когда она окликнула меня в саду во время моего возращения из дворца. Обыкновенно во время прогулки по нашему тихому саду она предпочитала оказывать вид, будто не замечает меня в тени деревьев, будто еще прозрачные сумерки уже скрывают меня от ее взора. Я знал, что не стоит приближаться к ней во время ее прогулки; это лишь причинит ей досаду. По нашему молчаливому согласию сад был территорией частичной слепоты — она не видела в нем меня, а я — ее.
Немудрено, что первым делом я подумал было, что что-то случилось — иначе с чего ей нарушать свое обыкновение?
Она приближалась ко мне легким шагом, в своем гладко-сапфировом шелковом платье, и на губах ее играла совершенно непривычная мне ласковая улыбка. Я было приветствовал ее полагающимся поклоном, но она порывисто подошла ко мне и взяла за руки. Раньше, чем недоумение успело отразиться на моем лице, она прошептала:
— Шах-Хубан приехала, смотрит с балкона, — а сама улыбнулась совершенно обворожительно.
Сердце пропустило удар. Разумеется. Шах-Хубан. Как могло быть иначе? Я и не надеялся.
Несмотря на то, что ее ласка была лживой и вынужденной, я постарался изгнать горечь из своего сердца и улыбнуться ей в ответ как можно ласковее. И даже решился провести рукой по ее нежным и растрепанным ветром кудрям, приглаживая их.
— Поворкуем, госпожа? — насмешливым тоном выдал все же я свою горечь.
В темно-синих сумерках сада ее глаза и сами казались необычно синими, когда она подняла их на меня и ответила:
— Придется поворковать, паша. Нельзя, чтобы тетушка в нас усомнилась.
Тягучий запах влажной хвои, промокшей после дневного дождя, плыл в прохладном воздухе. Этот запах словно ласкал, сглаживая тревоги сердца. Где-то на дереве скрипнула ветка, на которую села ночная птица. Михримах смотрела мне прямо в глаза и улыбалась нежно, как исполнившаяся мечта. Успокоительно шуршала трава: «Шах-Хубан, Шах-Хубан». Благословенна будь, султанша, которая своим ястребиным взором подарила мне эти мгновения близости с моей госпожой!
— Надо идти, — решила вдруг Михримах, высвобождая было руки, но я не отпустил:
— Влюбленные не так себя ведут, госпожа, — тихо заметил я, заглядывая в ее глаза.
Она чуть покраснела и смешалась; а я воспользовался случаем — когда еще мне подвернется такая удача? — наклонился и легонько поцеловал ее.
Я был уверен, что она не оттолкнет — слишком боялась взгляда тетушки — но в то же время обоснованно опасался ее гнева. Поэтому поцелуй совсем не доставил мне того наслаждения, о котором я так долго мечтал; я был слишком занят тем, чтобы быть как можно более нежным и не напугать ее.
Она дрожала, и я прижал ее к себе крепче.
— Я тебе это припомню, паша, — тихо прошептала она мне на ухо, но это не могло испортить моего лучезарного настроения.
Пришлось разомкнуть объятие, чтобы иметь возможность взглянуть на нее. Она не выглядела гневной, но, возможно, это было связано с тем притворством, которое она разыгрывала. Поэтому я просто молча повел ее домой.
Глава пятая. Успокаивающая мята
Я слов не находила для его наглости! Подумать только! Он посмел поцеловать меня! Поцеловать! Меня!
Поцеловать!
Это был первый в моей жизни поцелуй! И я мечтала совсем о другом! А он — украл мой первый поцелуй!
…однако мои злые эмоции были вовсе не так сильны, как я могла ожидать. Я не могла скрыть от себя, что меня разбирало любопытство, и это здорово охлаждало мое возмущение. Сфера подобных отношений с мужчиной всегда была закрыта от меня, а тонкие стихи древних поэтом лишь раззадоривали воображение. Помыслить нельзя было о том, чтобы поцеловать Ташлыджалы или Малкочоглу! Между нами была стена. Я и мечтать не смела.
Стоит ли говорить, что поцелуи с Рустемом меня уж точно никак не влекли к себе; я скорее боялась такого шага от него. Действительность не оправдала моих ожиданий; мне не было неприятно или унизительно.