Она покраснела.
— Но мы раньше говорили о том, что интересно мне! — защищаясь, воскликнула она. — Откуда я знаю, что из этого было интересно вам?.. — она осеклась на полуслове: до нее дошло.
Ее взгляд был наполнен таким ужасом понимания, что я поспешил ее ободрить:
— Ну, не стоит преувеличивать. Мне тоже многое было интересно из этого. Просто вы раньше не брали на себя труд заметить, как я отношусь к предметам наших разговоров. Серьезно, Михримах, я бы не стал тратить уйму времени на разговоры, которые мне не интересны, — улыбнулся я ей.
Она робко улыбнулась в ответ:
— А я уж было подумала…
Спустя еще минутку молчания я предложил:
— Обычно, когда человек хочет узнать, что интересно другому человеку, он так об этом и спрашивает.
Она рассмеялась:
— Так просто?
Не мог не поддразнить:
— Видимо, совсем не просто, если за почти восемнадцать лет жизни ты этого ни разу не сделала.
Она скривила вредную мордашку, напялила на лицо надменность и высказалась:
— Ну что ж, никогда не поздно начать! Итак, Рустем. Что же тебе интересно?
Теперь уже перекошенную морду пришлось корчить мне:
— Ах, госпожа! Вы бы меня еще в камеру пыток затащили сперва, вот в том контексте такой тон очень уместен был бы.
Она не обиделась; рассмеялась; спросила нормально.
Наконец-то разговор пошел.
Глава тринадцатая. Волнующая песня
Нежный запах дождя пробивался сквозь неплотно закрытое окно. В тепло натопленной комнате это веяние прохлады было очень приятно.
Я тихо перебирала струны арфы — в свое время Фирузе увлекла меня этим инструментом — и пыталась понять себя.
Слишком много всего необычного и волнующего произошло со мной за последние месяцы. Я открывала для себя новую жизнь; я открывала себя. Совсем недавно я считала, что моя свадьба стала днем моих похорон; реальность поспорила с этим выводом. И я уже стала достаточно мудра, чтобы спокойно признать: я ошибалась. Моя настоящая жизнь только в браке и началась.
Этот брак дал мне так много; но самое волнительное происходило со мной сейчас. В этот сложный, даже мучительный период. Когда я впервые в жизни училась… быть просто женщиной. Не дочерью султана. Не госпожой. Просто Михримах.
Это было… странно. С первых лет моей жизни мать не уставала напоминать мне о моем высоком положении; я была рождена, чтобы повелевать, и я вполне обучилась этому искусству.
Теперь мне было… сладко? Как будто вырвалась на свободу.
Я, кажется, впервые могла быть собой — могла понять, а какая вообще — я?
И все благодаря Рустему. Который понял эту мою нужду гораздо раньше, чем я сама себя поняла. И пусть он выбрал суровый путь, чтобы привести меня к самой себе, — теперь я была ему благодарна за это. Я открывала себе себя; и это было самое волнительное открытие в моей жизни.
Арфа пела под моими пальцами, а сердце пело ей в такт. Я увлеклась и не заметила, как муж зашел. Сколько он так стоял в дверях?
Его задумчивый, обращенный ко мне взгляд был нежен. В иное время я смутилась бы, но сейчас в моем сердце была только радость.
— Как славно, что ты зашел! — вырвалось у меня.
Он не пошевелился; только разулыбался.
— У меня есть к тебе просьба, — я сама подошла к нему. — Помнишь, в ночь нашей свадьбы ты пел песню?..
Он кивнул.
— Мне бы хотелось разучить ее, — улыбнулась я.
Он смущенно рассмеялся:
— Боюсь, я с арфой не дружу, Михримах.
— Это и не требуется, — подключила я все свое очарование, — ты напой, а я подберу ноты.
Наверное, впервые во все время нашего брака я видела его настолько смущенным; и все же он согласился.
Как оказалось, песня была на его родном языке. Он мне не очень давался, но я вознамерилась во что бы то ни стало ее выучить. Вечер пролетел как миг; и он ушел к себе, а я снова так и не решилась удержать его. У дверей он обернулся — сердце мое замерло — и смущенно сказал:
— Госпожа, вы только не пойте эту песню на людях. А то не сносить мне головы, — и вышел.
Эта загадочная фраза не заинтересовала меня в тот момент; я все еще думала о том, что так и не решилась взять его за руку.
Это была последняя черта, которая никак мне не давалась. И в первый раз интимное сближение с ним далось мне мучительно тяжело; но тогда он постоянно делал мягкие шаги мне навстречу, провоцировал меня, твердо вел к этому нежному сближению. Сейчас же он все оставил на откуп мне — нужно было делать первые шаги самой, нужно было решаться недвусмысленно заявлять о моем интересе к нему!
Я не боялась быть отвергнутой; я всегда чувствовала его поддержку; и все же мне было так сложно!