— Так же, как и со мной?
— Так же.
Пума не знал, радоваться ли ему, что его сравнивали со Злым.
— А что в нас разного?
Человек Который Слушает, снова пожал плечами:
— Некоторые сказали бы, что это душа. Другие бы сказали, что ты избрал праведную жизнь. Я сам ничего не скажу.
Пума был разочарован. Ему хотелось исчерпывающих ответов. Пока он стоял и глядел на старика, ему казалось, что касик на его глазах становится меньше ростом. В конце концов это оказался всего лишь старик, сгорбившийся на скале над рекой.
— Доброй ночи, — сказал Пума.
Старик слабо махнул рукой; Пума повернулся и ушел в ночь.
Глава 28
Когда он вернулся в вигвам, Кармен все еще шила. Она взглянула на него и увидела в свете очага расстроенное выражение на лице Пумы. Она подняла бровь:
— В чем дело?
Некоторое время он молчал, не отвечая, а потом со вздохом опустился на одеяла, на кровать. На свою кровать, отметила Кармен.
Она попробовала спросить вновь:
— Что случилось?
Пума молча смотрел на нее и перебирал на своем колене кожаные складки штанов. Она опять терялась в догадках, что же так беспокоит его. Она хотела бы, чтобы он доверился ей: казалось, вопрос доверия беспокоил ее более всего.
Тишина окружила их. И вдруг ее нарушило уханье совы.
— Проклятие! — Пума вскочил на ноги.
Кармен в изумлении воззрилась на него:
— Что такое с ним стряслось? — тихо проговорила она вслух.
— Да знаешь ли ты, что это значит? — резко обернулся он к ней.
— Что? — Она тоже вскочила, подчинившись внезапному страху.
— Вот — слышишь, слышишь?
— Крик совы? — нервно спросила она.
— Это не сова! — фыркнул он. — Это дух. Что вы вообще, испанцы, знаете?!
— Мы, испанцы, думаем, что когда кричит сова, это и есть крик совы, — раздраженно, но с широко открытыми от страха глазами проговорила она.
— Ничего вы не знаете. Это бессонный дух умершего, который бродит около вигвама… Мой народ знает это.
— Мой народ тоже имеет поверья, — обиделась Кармен.
— Какие? — фыркнул Пума. Проклятие, но ему хотелось поспорить с испанкой! Он не мог удержаться от искушения подразнить ее.
— Такие, что духи умерших не вселяются в сов. Они остаются в виде привидений — имеют людские обличья. И не бродят возле вигвамов. Они живут на кладбищах.
— У нас нет кладбищ, — с чувством превосходства проговорил Пума. — Мы хороним своих умерших в пещерах или в углублениях склонов гор.
— Ну что ж, пусть у вашего народа будет так, — парировала Кармен. — Но если бы в Севилье хоронили на склонах гор, то скоро все горы превратились бы в могильник. Так много там людей. Севилья — большой город. — Ее голос в свою очередь прозвучал тоном превосходства.
Пума помолчал. Он тоже видел город. Он был в Мехико. Спор ему начинал не нравиться. Он сжал зубы.
— Не люблю городов. Я люблю жить здесь, где воздух, где пустыня, где горы, кактусы — и свобода.
Кармен задумчиво посмотрела на него:
— Здесь красиво, — подтвердила она.
Пума не ожидал согласия. Он собирался еще поспорить. Во время спора он чувствовал твердость в себе. Спор даст свободу его чувствам, заглушит в нем отчаяние и нерешимость; подавит чувство стыда от недавнего рассказа о своем заключении в тюрьме Мехико. Он рвался в бой.
— …Здесь чисто и воздух прозрачный. А на улицах Севильи мусор, помои и мертвые животные. А здесь все чисто.
Пума вздохнул, поморщился и стал искать другую тему для спора. Но, прежде чем он что-нибудь придумал, Кармен добавила:
— Да, горы прекрасны, но ты не видел истинной красоты, если ты не видел океана!
Ее губы раскрылись в медлительной улыбке, и Пума застыл, глядя на нее как завороженный.
Затем, опомнившись, он раздраженно бросил:
— Мне нет дела до океана!
— Если бы ты видел закат на океане, ты бы так не сказал, — и Кармен импульсивно добавила: — Это так прекрасно, Пума! Голубое небо, аквамариновое море, белые паруса… — Но Пума не внимал ее описаниям. — …И рыбы! — воскликнула Кармен. — Тебе бы понравился вкус рыбы! Он превосходен.
— Апачи не едят рыбы, — ворчливо сказал Пума.
— Да?.. — Кармен помолчала.
Пума посмотрел на нее: спор не получался.
— Я был в Мехико, великом испанском городе.
Кармен кивнула:
— То, что я видела в Мехико, очень красиво.
Проклятие! Ничего не выходит! Ему хотелось унизить в этом споре ее и ее народ, а вовсе не делать им комплименты!
— Конечно, пока я был в неволе, я видел лишь грязь, разрушение и нищету, которые приносят с собой испанцы. Там было безобразно. Я видел, как приходили и уходили люди: солдаты, крестьяне, дети, женщины — все испанцы…