— Но ты уточнял, когда пошлешь гонца к королю?
— Нет, — улыбнулся Тирл. — Но это означает, что я не должен ее касаться.
Маргарет рассмеялась:
— Разве не знаешь, что существует куда более высокое чувственное наслаждение, чем то, которое получаешь в постели?
Тирл уставился на нее как на безумную.
— Девушка отпрянула, когда я хотела коснуться ее руки, — пояснила Маргарет, — и с такой завистью смотрела на мое платье! По-моему, она жаждет быть такой же, как все женщины, и носить красивые наряды. Думаю, розы могут завоевать твою даму.
— Розы?
— И музыка, и сказки о любви, и шелк, и нежные поцелуи за ушком.
Тирл задумчиво воззрился на женщину. Заред отвечала на его поцелуи! А вдруг ее ненависть к нему не так уж и сильна? Если бы он сегодня не позволил ревности взять над собой верх, кто знает, что могло бы случиться? Что, если Маргарет права и ему стоит поухаживать за собственной женой?
Тирл весело улыбнулся.
Глава 12
Ничто из пережитого до сих пор Заред не подготовило ее к жизни в доме Говардов. За ужином она сидела за чистым столом, еду подавали превосходную, а муж обращался с ней как с чем-то очень хрупким и драгоценным.
Спокойствие слуг, тишина в доме были для нее новыми и интересными. В замке Перегринов вечно царили шум и суета. Рыцари то и дело врывались в зал, требуя от брата, чтобы тот уладил очередной спор. Роган со своей стороны часто с размаху вонзал в столешницу боевой топор, чтобы заставить окружающих прислушаться к своим словам. Но Тирл спрашивал только, не налить ли ей вина и достаточно ли горяч ее суп.
После ужина молодой человек долго играл на лютне, глядя на Заред влажными глазами.
— О чем он поет? — спросила она, поскольку не понимала французского.
Тирл взглянул на жену поверх края серебряного кубка. Комнату ярко освещал горящий в очаге огонь.
— Он поет о твоей красоте, прелести и изящных белых ручках.
— Моих руках? — удивилась Заред. Братья вечно жаловались на ее слабые руки, утверждая, что она едва способна поднять меч.
Она осторожно поднесла к глазам ладони. Тирл поцеловал кончики ее пальцев.
— Прекрасные руки, — повторил он.
— А что еще он говорит? — заинтересовалась она.
— Только то, что ему велено. Ибо песню написал я, — сухо бросил Тирл.
Заред потрясенно раскрыла глаза:
— Ты? Ты умеешь писать песни на другом языке?
— Песни и стихи, и на лютне играю. Показать тебе?
— Если ты умеешь писать, значит, и читать тоже? Лайана тоже читает книги. Не мог бы ты прочитать мне какую-нибудь историю?
Тирл еще раз поцеловал ее пальцы, улыбнулся и знаком велел певцу их оставить. Что-то тихо велел слуге, и тот принес целых пять книг!
— Что ты хочешь послушать?
Заред недоуменно пожала плечами.
— Хорошо. Выберу сам. Я прочту «Элоизу и Абеляра». Это тебе понравится.
Час спустя Заред украдкой вытирала слезы: уж очень грустной оказалась история.
— Успокойся, все это случилось много лет назад, и плакать уже нет смысла.
Но она продолжала шмыгать носом, поэтому Тирл усадил ее себе на колени и погладил по голове.
— Не знал, что ты так мягкосердечна.
— А у тебя, по-моему, совсем нет сердца, — отрезала она.
Он поцеловал жену в лоб, затем встал и понес ее наверх.
— Тебе давно пора спать.
Заред прижалась к нему. Конечно, он остается ее врагом, но при мысли о том, что эту ночь они проведут вместе, ее бросило в жар. Но когда они вошли в спальню, он чмокнул Заред в щеку и ушел. Она не знала, то ли радоваться, то ли огорчаться. И в конце концов совершенно запуталась. Но все же разделась, легла и долго ворочалась, размышляя о странном человеке, женой которого стала. Заред понимала, что он достаточно благоразумен, чтобы не трогать ее до того момента, когда брак аннулируют по приказу короля. Но откуда у него берется сила воли держать слово? Братья ни за что не подумали бы оставить жену девственной, как бы та ни умоляла.
И чем больше она об этом думала, тем сильнее терялась. Говард не походил ни на одного знакомого ей мужчину.
Проснувшись, она увидела его сидевшим у огня. На подушке, у самой ее головы, лежала роза. Тирл помог ей надеть костюм для верховой езды с юбкой до щиколоток и без шлейфа, но снова не притронулся к ней. Лишь поцеловал в шею, когда она приподняла волосы, чтобы ему было легче затянуть на спине шнуровку.
Они вместе спустились вниз. Во дворе ждали оседланные лошади. Слуги разносили подносы со свежим хлебом и сыром и кубки с вином. Они поехали на прогулку, и Тирл говорил с ней не о войнах и оружии, а о красоте дня. Показывал на милых птичек и даже пытался подражать их песням.