Альбом плотной бумаги и мягкие карандаши скрашивали одинокому, угрюмому юноше, занятому поденной работой, нелегкое существование. Но этому увлечению он мог уделить лишь уголок своей души и совсем малое время досуга, которое он себе позволял. С первых лет студенчества Никитин вменил себе в обязанность самостоятельно добывать средства к существованию и при первой возможности помогать своим родителям. Необходимость принять на себя эту обязанность он чувствовал давно, едва минуло ему тринадцать лет. С годами чувство ответственности за свою семью обострилось, стало его главной жизненной обязанностью.
Занятия в институте давно начались, когда Никитину удалось вырваться из Новосибирска. Управляющий трестом Союзжилстрой, до которого дошла молва о студенте, свободно решающем инженерные задачи, задался целью удержать Никитина на стройке. В адрес ректора Томского технологического института было отправлено из треста письмо не столько с просьбой, сколько с требованием прикомандировать студента Никитина к строительству жилых домов Новосибирска ориентировочно на два-три года. Когда Николаю передали устный приказ управляющего — с работы не отпускать, расчетную книжку не выдавать! — он встревожился не на шутку. Его освободили от всех десятницких обязанностей и стали заваливать работой, которую прежде он чуть ли не выпрашивал. На его счастье, к началу осени конструкторской работы оказалось совсем немного, и Никитину удалось уговорить управляющего отпустить его. Управляющий определил ему срок выполнения конструкторских разработок и разрешил уволиться лишь после их выполнения. На прощание он взял с Никитина слово, что Николай обязательно вернется в трест, как только получит диплом.
В Томск Никитин прибыл к вечеру. В станционном буфете съел большую обжаренную рыбу, сладкую булку, запил еду квасом. Дома хозяйка вручила ему записку, в которой Молотилов проявлял недоумение по поводу его отсутствия, и Николай решил сейчас же отправиться к профессору.
Николая Ивановича Молотилова дома не оказалось. Николай решил ждать его. Он вошел в комнату, в которой работал прежде, и остановился в дверях. К нему повернулось милое, почти детское девичье лицо с кукольно синими глазами, с деревенской прической на прямой пробор, вздернутым носиком и будто недовольными пухлыми губами. Николай вспомнил, что видел это лицо раньше в институте, но там он просто не обращал внимания на женские лица.
— Если вы к Николаю Ивановичу, то он скоро будет, — прощебетала девушка и, утратив к нему мимолетный интерес, снова уткнулась в тяжелый том, ледяной глыбой, лежащий перед ней на столе.
— Скажите, а что это вы читаете? — неловко спросил Николай. Приблизившись, он заглянул через ее плечо. Девушка настороженно отодвинулась и прочла немецкое название, написанное капризными готическими буквами. Никитин ничего не понял. Девушка пояснила:
— Дословно переводится так: «Начальный курс конструирования из бетона и металла». Работа профессора Золигера. Вам это интересно?
— А вы могли бы немного почитать, чтобы было понятно?
Когда я сделаю перевод, можно будет прочитать все… Скажите, а вы Коля Никитин, да? — спросила девушка и, увидев, что он отступил от нее, будто она раскрыла тайну, которую он старательно прятал, восторженно добавила: — Николай Иванович нам все время говорил о вас… Но я думала, что вы совсем другой.
— Что же Николай Иванович говорил вам обо мне? Надеюсь, ничего хорошего.
— Что вы! — с искренним простодушием сказала девушка. — Совсем наоборот.
Хлопнула входная дверь, и рокочущий баритон профессора произнес:
— Где вы, Антонина Николаевна? Извольте-ка идти чай пить! — С этими словами Николай Иванович вошел в комнату и зарокотал еще гуще: — Николай! И ты здесь! — Профессор не заметил, как впервые сказал Николаю «ты». — Рад, рад! Я хотел уж за тобой гонцов слать. Ты ведь теперь у нас в зените славы. Сегодня ректор показал мне письмо из треста, где ты работал, тактам черным по белому зафиксировано, что учить тебя дальше незачем и так больше, чем нужно, знаешь. Не смейся, пожалуйста, это ультиматум: учить, но не переучивать! — профессор не удержался и рассмеялся сам. — Ну, да бог с ним, с письмом, идемте чай пить.
За уютным столом при мягком свете зеленой лампы чай был особенно приятен. Профессор был весел, глаза девушки с любопытством изучали Николая, а Никитина почему-то вовсе не смущал устремленный на него взгляд.
— Ну, хвастайся, герой, чем ты их там приворожил? — спросил профессор, размешивая в стакане сахар.
Николай рассказал о нехитрых конструкциях сборных железобетонных колонн, которыми он последнее время занимался, и объяснил, чем они приглянулись тресту, ведущему жилищное строительство. Рассказал, с каким трудом ему удалось вернуться в Томск.
— Вот видишь, как вредно хорошо работать! — снова рассмеялся Молотилов. — Вот я тебе кое-что еще сейчас покажу.
Николай Иванович порылся в карманах и нашел другое письмо, которое зачитал вслух. Письмо обстоятельно расхваливало сводные таблицы расчета железобетонных конструкций, сделанные в этом доме за прошлую зиму, призывало «так держать», а заканчивалось просьбой: когда работа над расчетами будет полностью завершена, не давать ее никому, прислать им — строителям-опытникам, чтобы они проверили надежность расчетов.
— Соображаешь, о чем здесь идет речь, Николай? В правильности расчетов они и не думали сомневаться — им важно с помощью наших методов расчета обскакать своих соседей. Вот вам обратная сторона соревнования.
— Соревнование ни в чем не виновато, — возразил Николай, — соревнование полагает доверительное соперничество при равных возможностях. На стройке я видел истинную цель соревнования: вселить веру рабочих в собственные силы, научить соседа, если сам умеешь что-то делать лучше, чем он.
— А вас не хотели отпускать в институт тоже затем, чтобы вы кого-то там работать научили? — вступила вдруг в разговор девушка.
— Это к делу не относится. Меня они удерживали не от хорошей жизни.
— Ну, не знаю, не знаю. Кончим этот спор. Главное, что мы нужны, нужна наша работа. И смею вас заверить, нужда в ней просто отчаянная. Геологи Кузбасса нашли в открытых карьерах длиннопламенные легкоспекающиеся угли, а в трехстах километрах от Новокузнецка в местечке Таштагол обнаружили мощные залежи руды с шестидесятипроцентным содержанием железа. Металлургическую базу Кузнецкого бассейна решено теперь форсировать в пожарном порядке. И в этой связи от нас с вами, — профессор оглядел своих юных помощников, — многого ждут. Предстоит ни много ни мало свести воедино мировой опыт, накопленный по железобетону, и обогатить этот опыт нашими методами оптимальных расчетов. Мы дадим сводный, или, как теперь стали говорить, коллективный, труд, соберем под одну обложку все, что нужно знать строительному инженеру о железобетоне, — это будет как бы энциклопедия, краткая энциклопедия перспективного строительства.
Ангельские глаза девушки, которую профессор называл Антониной Николаевной, преданно смотрели на профессора Молотилова. Никитин же не торопился восторгаться планами Николая Ивановича, зная, насколько успели они продвинуться на этом пути за прошлый год. Он взвешивал эту «космогоническую» идею профессора, и она казалась ему неосуществимой. С высоты своего нового десятницкого опыта он скептически поглядывал на Молотилова и не намеревался скрывать своих сомнений. Николай рассказал, какого труда стоило ему довести до ума практических инженеров самые привлекательные, по его мнению, ясные, как божий день, способы упростить расчеты с помощью сводных таблиц, которые они составляли целую зиму. Молотилов перебил его:
— Ты усомнился в точности расчетов?
— Нет.
— А в полезности таблиц?
— Тоже нет. Но я же хочу сказать совсем о другом…
— Ты знаешь, Николай, из-за чего гибли выдающиеся открытия, не чета тому, что мы пытаемся сделать?.. Большая часть открытий не досталась людям потому, что достойная мысль посетила дурную голову. Исследователь обязан быть умным пропагандистом своих идей. Ты никогда не задумывался над тем, почему университеты с самых темных веков и до наших дней остаются прибежищем для ученых-отшельников, для которых высшее счастье — забраться в глухую нору. Университет всегда возвращал мудреца миру простолюдина. Они волей или неволей постигали искусство быть понятными… История знает немало примеров, когда самые нелепые идеи находили себе целые толпы сторонников. Так неужели мы не сумеем убедить своих коллег-строителей в том, в чем глубоко убеждены сами. Именно теперь, а не через год или два такая энциклопедия по железобетону должна появиться на столе практического инженера. Если за нашими расчетами мы будем видеть лишь голые цифры, то мы с вами не только не исследователи, но даже и не инженеры. За нашими расчетами стоит новая технологическая культура стройки. Ее мы с вами и должны нести — это наш пожизненный крест. Поэтому, друзья мои, новая культура инженерного мышления должна стать нравственной основой вашего существования, подчинить себе не только ваш разум, но и образ вашей жизни. Иначе вы не сможете привить эту культуру другим…