Закончился большой и чрезвычайно важный этап в жизни Николая Васильевича Никитина. Ведь, по существу, ему удалось утвердить собой, своими делами высокий статус конструктора в одном из самых важных видов деятельности людей — в заботе о человеческом крове.
Потенциальные силы Никитина могло теперь всколыхнуть большое новое дело, которое перевернуло бы основополагающие представления о возможностях строителя и человека.
БАШНЯ У ПОРОГА ВРЕМЕНИ
Солнечным мартовским утром над Москвой вставали неторопливые столбы дымов. Мелкие блестки свежего снега обсыпали сугробы и сделали их по-зимнему нарядными. Николай Васильевич щурил глаза, улыбаясь, смотрел по сторонам и все никак не мог решиться сесть в машину. Шофер недовольно поглядывал на него, но торопить не решался — Никитин не часто позволял себе впадать в лирику.
Вскоре машина выкатила на пустынную Красноармейскую улицу и помчалась к центру. Николай Васильевич почему-то стеснялся заниматься своими делами, когда сидел рядом с шофером, почитая своей обязанностью занимать его разговором, и с сожалением вспоминал о том времени, когда тратил на дорогу по два часа и все время читал романы в автобусах и в метро.
Он ехал в Госстрой на очередное заседание. Ехать туда не хотелось, тянуло уединиться и крепко подумать: ночью, уже ближе к рассвету, его разбудила смелая мысль — подвесить купол железобетонного круглого свода… к небу. Суть идеи состояла в том, чтобы систему арок, ферм и балок вывести на распорное кольцо, которое соединит вместе все внутренние напряжения системы перекрытия и будет надежно держать свод безо всяких подпорок. А какое богатство возможностей откроет эта система для архитекторов! Но тут вспомнился ему один из многочисленных горьких опытов последнего времени. С какой радостью ровно год назад, 12 марта 1957 года, писал он на родину:
«Вчера вечером перед самым отъездом [на конференцию в Ленинград] мне сообщили по телефону, что Госстрой окончательно присудил нам первую премию по конкурсу на сооружение Строительной выставки… Была длительная борьба. Сначала наш проект вообще не котировался. Уж очень неважная у него была архитектурная часть. Из 23 было отобрано 6 проектов, и авторам (нам в том числе) предложили доработать проекты. Наш Сомов резко улучшил архитектурную часть, ну а в конструктивном отношении проект был вообще вне конкуренции. Жюри тайным голосованием присудило нам первую премию… Главный зал (в этом гвоздь проекта) у нас имеет такую схему: волнистая плита… покрытия имеет напряженную арматуру в гребнях волны, а крайние оттяжки создают в ней особые внешние усилия, что образует целый ряд преимуществ.
Все сошлись, что такой конструкции до сего времени нигде не встречалось».
В том проекте Никитину удалось найти конструктивное решение, как возвести здание пролетом 100 метров без промежуточных опор. Изящные сигарообразные боковые стойки растягивали волнистый свод центрального зала выставки. Бетонное перекрытие невероятных по тем временам размеров казалось в этой конструкции легким, почти воздушным. Однако строители так и не отважились осуществить этот заманчивый проект. Своими новыми разработками Никитин звал и звал к смелости, но эта смелость основывалась на высочайшей производственной культуре строителей, которым еще предстояло пройти трудную школу Черемушек, подмосковного Зеленограда, спортивного комплекса в Лужниках. Племя монтажников, которыми нынче гордится вся страна, еще училось в начальной школе прогрессивного строительного мастерства. Идея проекта Всесоюзной строительной выставки будет реализована при возведении летнего катка в Лужниках, большого спортивного манежа Института физкультуры в Измайлове. А в год рождения проекта он, как и многие другие разработки Никитина, стал лишь вкладом в теорию развития строительного конструирования.
Как ни почетна работа на будущее, каждой творческой личности необходима для продвижения вперед предметная реализация своих идей, тем более когда речь идет о такой деятельности, как конструкторская. Эта деятельность материальна по своей идейной сути.
Николая Васильевича удручало, что его разработки оставались украшением альбомов для демонстрации на пленумах и конференциях. Он догадывался, что подобная судьба очень вероятна для его новых куполов, подвешенных к небу. Ведь здесь от строителей потребуется еще более тонкое искусство, но остановить работу мысли было выше его сил.
В то мартовское утро Никитин с 6 до 8 часов провел за расчетами и беспощадным курением, но до конца проверить реальность полюсных конструкций (так конструктор назвал их) он не успел. Ждало заседание технического совета. Николаю Васильевичу так и не удалось уйти из Моспроекта. Для того чтобы удержать конструктора здесь, специально для него была изобретена должность главного конструктора, и теперь ни одно большое совещание в Комитете по строительству не обходилось без него.
Сидя за длинным столом в Госстрое, он рисовал круглые и эллиптические купола, краем уха прислушиваясь к словам выступающего. Но когда во всю высоту стены от пола до потолка был растянут подрамник, Никитин отодвинул свои зарисовки и заинтересованно, склонив голову набок, стал изучать диковинную конструкцию, изображенную в полный рост. Это был эскиз стальной башни, напоминающей мачту линии электропередачи с далеко вынесенными горизонтальными консолями. К этим консолям крепились канаты, призванные удерживать стальную махину в вертикальном положении. Никитина сразу же одолело сомнение: а крепче ли будет стоять на ногах человек, если он упрет руки в бока? Как ни странно, но именно эта конструкция была признана лучшей на конкурсе проектов пятисотметровой телерадиобашни, которую заказало строителям Министерство связи СССР. Докладчик напористо убеждал комиссию принять этот вариант металлической башни и, не откладывая, приступить к ее возведению.
Председательствующий предложил задавать вопросы, зал сразу зашумел, забеспокоился. С первых же минут обсуждения стало ясно, что специалисты взволнованы от одной мысли, что над Москвой растопырит свои железные руки этот бездушный Голиаф. Насколько легка тканая креатура Шуховской башни на Шаболовке, настолько пугающе грозно глядела с подрамника эта стальная махина.
Приобретенная за долгие годы этика деловых отношений с коллегами трансформировалась у Никитина в привычку искать во всяком изобретении новое слово, новый шаг. Николай Васильевич неторопливо изучал конструкцию, пытаясь разобрать принципы стыковки стальных узлов, чтобы хоть как-то оправдать непривычную для башни конфигурацию. Но вместе с тем, как это ни парадоксально, ощущение вторичности проекта было неодолимо. Казалось, авторы изо всех сил старались отойти от Эйфелевой башни и так увлеклись этой задачей, что почти сумели создать Эйфелеву башню наоборот. Башня распадалась на опорные пояса, которые не облегчали, а нарочито утяжеляли ее.
Никитин знал о существовании высотных телескопических мачт, которые создавали американские конструкторы, но эти мачты требовали огромных площадей для расчалок и были бесконечно далеки от всякой эстетики. Поэтому возводились они за городской чертой подальше от человеческих глаз.
Башня Общесоюзного телецентра, проткнув небо Москвы, станет невольным организатором всей настоящей и будущей архитектуры. Когда эта мысль пришла Никитину в голову, он уже не мог не включиться в разговор, происходящий вокруг него.