Но Эдит очень скоро все стало ясно. Когда она быстрой походкой вошла в зал, то увидела Марию.
Она стояла со спокойным строгим взглядом, и на ее необычно бледных щеках почти не было заметно пятен румянца.
- К тебе пришли, Эдит, - сказала она.
- Преп.., преподобная матушка!
От испуга она широко открыла рот. Эдит узнала впечатляющую фигуру настоятельницы Марстонского монастыря и сидевшую рядом с ней раболепствующую сестру Мэри Целомудренную.
Хотя и не целая армия, как предрекала Мария в случае, если она раскроет тайну Хью, но, черт подери, вполне достаточно. Ей не нужно было заставлять себя опуститься на колени перед аббатисой; ноги у нее против воли сами подкосились. Или наклонять голову, чтобы получить у нее благословение, - она сама упала на грудь. Все это лишь подтверждало красноречивое обвинение Марии, которое она ясно видела в ее строгом, вызывающем взоре. Казалось, она слышала ее слова: "Ты нас всех предала!"
- Хорошо выглядишь, дочь моя, - сказала аббатиса.
- Вот уж не ожидала увидеть вас здесь, матушка, - ответила Эдит, бросив быстрый взгляд в сторону Марии, надеясь, что она ей поверит. Мария только хмыкнула, подчеркивая свое неверие.
Гилберт Криспин, словно припадочный, рухнул на табурет возле камина, - все его члены дергались, появились характерные спазмы, что говорило о действии "целебной" мази. Горшочек стоял возле локтя Гилберта, во всей своей скучной серовато-коричневатой неприметности, не вызывая ни у кого к себе интереса, за исключением тех, кто знал, что монахини хранили такой сосуд, именно такой формы и такого неприглядного цвета лишь для одной-единственной цели. Тем, кому был известен эффект мази, не нужно было присутствовать при ее использовании; они сразу видели, когда применяется зелье.
Подергивая рукой, недовольно ворча, Гилберт чуть не смахнул горшочек со стола. Аббатиса вовремя подхватила его, взвесила на руке, и едва заметная полуулыбка промелькнула у нее на губах.
- Мне очень обидно, Эдит, что ты не посетила меня, когда останавливалась у нас, чтобы взять нужный тебе запас.
- Вы в это время молились, матушка, и мне не хотелось вас беспокоить... Эдит поднялась с пола и теперь стояла, тем не менее, почтительно склонив голову. Ее поза заставила ее вспомнить о тех долгих часах, которые она так стояла на протяжении долгих, бесконечных месяцев, когда так страстно желала возвратиться назад, в знакомый монастырь, к знакомой рутине покаяния. Постоянно ноющие колени, вечный, беспощадный холод, страшные муки голода, ради таких лишений они распевали радостные молитвы и возносили благодарность Всевышнему. Как же могла Мария подумать, что она стремится вернуться обратно в монастырь? Но она продолжала с полным презрением глядеть на нее.
- Я очень беспокоилась из-за тебя, дочь моя. До нас дошли слухи, что ты здесь несчастна. - Рука аббатисы, поразительно тонкая и гладкая для женщины, которая никогда не втирала гусиный жир или сливочное масло в растертую до живого мяса кожу из-за постоянного надраивания полов, мытья посуды и жестких грубых ниток, используемых в ткацком ремесле, накрыла горшочек. - Когда сестра Мария Агнес сообщила мне, что ты просишь это снадобье, я ожидала самого худшего.
Воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелой отдышкой Гилберта и шарканьем ног сестры Марии Целомудренной. Разве не видела Мария, что достаточно сделать Эдит два шага вперед, как она физически окажется на стороне монахинь, что они тут же окружат ее, и их будет трое против нее, Марии, одной?
Если она так поступит, то Хью, который впервые после ранения сейчас лежит в полном одиночестве без принятой внутрь "дозы", уже никогда не вспомнит ее имени.
- Вы должны мне верить, когда я говорю, что снадобье будет использовано в добрых целях и не причинит никому никакого вреда. Я здесь очень счастлива, матушка. Тот, кто распространяет такие слухи, лжет.
Аббатиса вскинула брови.
- Мне сообщили, что ты до сих пор дева, дочь моя. Если это так, то мы можем аннулировать этот позорный брак и ты сможешь вернуться к нам.
Лицо Эдит залила яркая краска, а сердце бешено забилось. Сколько раз прежде, когда ее запирали с этой не реагирующей ни на что развалиной, когда ее силой заставили выйти замуж, она молилась, чтобы кто-нибудь, как-нибудь, ее монашенки услыхали о ее ужасном положении? Но когда к Хью вернулось сознание, эти молитвы стали другими.
Суровое, полное достоинства лицо аббатисы отражало любовь и заботу. Как просто сказать ей - нет, матушка, вам все неверно донесли, мы с Хью совокупляемся каждую ночь, но ее укоренившееся послушание не позволит никакой лжи.
- Я просто схожу с ума от любви к своему мужу, - прошептала Эдит. Пусть теперь они поступают, как хотят. Мария задрожала от удивления, а в глазах аббатисы промелькнула тень корыстолюбия и нескрываемой надежды. "Придется подождать", - подумала она, затаив на несколько секунд дыхание. - Он не может владеть тобой. Ты принадлежишь только нам.
- Вам абсолютно наплевать на меня, - сказала Эдит, вдруг понимая, в чем здесь дело. - Вам нужна не я, а мое приданое.
Аббатиса бросила на нее изумленный взгляд, покраснев до корней волос, словно ее поймали на месте преступления, но она довольно быстро пришла в себя. - Оно было обещано нам, - сказала она, бросая вызов Эдит. - Мы обладаем на него всеми правами. Вначале этот грубиян Ротгар Лэндуолдский похитил тебя. Затем эти норманнские свиньи отобрали у нас все, ничего не давая взамен. Мы не выступали с оружием в руках против герцога Вильгельма. Нас ничто не в силах переубедить, - ты должна вернуться к нам девой и постричься в монахини.
- Хватит! - закричала Эдит. В глазах ее засверкали навернувшиеся слезы, она вся дрожала, осмелившись говорить с настоятельницей в таком тоне, но поток ее праведного гнева, казалось, затопил все ее существо. Ей надоело, что ее таскают взад и вперед, словно она была не женщина, а лишь ведро у колодца, наполненное до краев тем, чего они так жадно лакали.
- Вы правы. Ротгар на самом деле меня похитил, но лишь разразившаяся война не позволила ему жениться на мне и забрать мои земли. Ты, Мария, поступила точно так же. И вы, матушка, нисколько не лучше их обоих. - Она смахнула слезу из уголков глаз. Аббатиса с Марией уставились на нее с таким выражением на лице, словно у нее внезапно выросло три головы, и это еще только больше укрепило ее решимость. - Идите-ка все вы к дьяволу! То, что у меня есть, то, что было, принадлежит моему мужу. А ему наплевать на приданое, на земли, на богатство. Он.., он считает меня привлекательной и ему нравятся мои волосы!