— Мне он представляется совершенно иным, — возразил Ротгар.
До этой минуты здоровый, розоватый цвет на щеках Марии можно было объяснить их прогулкой по хрустящему, пронизанному солнечным светом воздуху. Но от его слов она еще больше покраснела. Бросив быстрый взгляд на его шрамы, она изменилась в лице. Только сейчас она осознала, что она хвасталась удачливой судьбой своего брата перед человеком, который позволил ей осуществиться, утратив при этом свою.
Как просто было бы ее сейчас возненавидеть. Но Ротгару тем не менее приходилось подавлять в себе желание прикоснуться к ней, заверить ее в том, что эти земли все равно были конфискованы, независимо от того, кто из рыцарей был избран в качестве счастливчика, воспользовавшегося щедростью Вильгельма.
Что же он был за человек, который ехал рядом с ней, униженный выбранной ею для него тусклой рваной одеждой, позорного передвижного средства, насильно принуждаемый ее отвратительными угрозами произносить слова, которые застревали у него в глотке, и одновременно с этим чувствовать, как растет его восхищение этой женщиной, как крепнет к ней интерес, не имеющий никакого отношения ни к нему, как пленнику, ни к тем, кто его пленил, интерес, проявляемый только мужчиной к женщине.
— Когда был ранен ваш брат? — спросил Ротгар, пытаясь развеять черные мысли.
Его хитрость не удалась. Благодарный взгляд, брошенный этими теплыми, золотисто-карими глазами, лишь еще больше разжег пламень его желания, лишь усилил, а не ослабил его чувства от ее присутствия здесь.
— Перед Рождеством, когда мы ехали вместе, чтобы поселиться в Лэндуолде, на наш отряд напали разбойники. Это были люди, которые постоянно жили в лесах, умирая с голоду; они были одеты в какое-то рванье. Мне показалось, когда я впервые увидела вас, что и вы из их числа.
Ротгар уже пожалел о своем признании, что он был взят в плен и обращен в раба. Пусть лучше она думала бы о нем, как о разбойнике, хотя он не понимал, почему ему этого хотелось.
— Ну а где же были ваши охранники? Вы же не могли путешествовать в одиночку по только что завоеванным землям?
— Конечно, нет. Уолтер прежде совершил сюда несколько самостоятельных поездок, чтобы определить наиболее безопасный для нас маршрут. Уолтер ехал с нами, и Гилберт с Данстэном, и Стифэн, все оруженосцы и пажи. Вы всех их здесь видели. Даже этот негодяй Филипп сопровождал нас, оказывая тем самым услугу и Вильгельму, так как дарованные ему земли лежали по соседству с Кенуиком, а у Филиппа мало собственных рыцарей. Но все казалось таким мирным, был такой приятный денек, нам с Хью было так легко на душе, мы были так счастливы, так взволнованы тем, что у нас наконец появится собственный дом. Мы с ним ехали впереди, остальные сзади.
— И что же произошло потом?
— Потом все они, выскочив из лесу, начали бить нас дубинами в забрасывать камнями. Рыцари устремились к нам на помощь, но один из этих хулиганов все же успел нанести сильнейший удар Хью по затылку, когда он свесился с седла, чтобы спасти маленького Фена. Те из них, кто несли прямую ответственность за организацию этой вылазки, понесли строгое наказание, а Хью с тех пор пребывает вот в таком жалком состоянии.
Ротгар промычал что-то нечленораздельное, вероятно, в знак того, что он все понял, хотя эта история его несколько озадачила. Он сам орудовал тяжелой дубиной и бросал камни во время битвы с норманнами при Гастингсе и знал, насколько ограниченны рамки действия такого оружия. Только человек гораздо сильнее его самого мог проломить крепкий шлем Хью де Курсона каким-то иным неметаллическим оружием. К тому же рыцарь получил ранение сзади, когда четверо вооруженных рыцарей должны были прикрывать его с тыла…
«Я бы не отходил от нее ни на шаг, чтобы избавить от подобной опасности», — подумал Ротгар, чувствуя как его всего наполняет нежность к Марии, как обостряется в нем желание защитить ее. Ему было не по себе от одной мысли о том, как Мария в ужасе прижималась к лошади, окруженная озлобленными, впавшими в отчаяние саксами. Однако ей удалось избежать ранения, а ее брату — нет. На протяжении этих долгих месяцев ей успешно удавалось обманывать всех, скрывать от нового английского короля и даже крестьян Лэндуолда правду об истинном состоянии хозяина поместья, а он, Ротгар, в это время скитался, попадая из одного норманнского плена в другой. Чистое безумие ожидать от нее, что она потребует защитить его.
Они уже подъехали достаточно близко, и он мог различить лица работавших крестьян, которые, узнав его, побросали тут же свои инструменты и побежали ему навстречу. Хотя ему не терпелось увидеть эту картину, хотя он не мог оторвать глаз от этих хорошо ему известных любимых лиц, он отдавал себе отчет в том, что Мария по-прежнему едет на своей кобыле почти рядом с ним. Они с Хью со своими двумя охранниками немного отстали, когда крестьяне обступили его, ожидая от него ответа, избавления, — на их лицах, за видимыми улыбками, скрывалось необычное лукавство.
Как это ни странно, но он сумел все же оторвать взгляд от жителей Лэндуолда и еще раз посмотреть в сторону Марии.
Она стойко, не таясь, встретила его взгляд. Ему хотелось знать, о чем она думает в эту минуту, не считает ли, что он обманывает ее, не станет ли говорить от имени Хью. Казалось, она глядела на него, не отрываясь со спокойной уверенностью, словно понимая всю трудность той задачи, которая стояла перед ним и, как это ни глупо, даже жалела о своем замысле, в результате которого он приехал сюда.
Он повернулся спиной к народу, умоляя небо придать ему сил, чтобы сказать крестьянам то, что он должен был сказать, не заикаясь и не показывая им, как трудно ему дается выполнение данного обещания. Хотя он предпочел бы скорее умереть от рук норманнов, чем выдавить из себя слезу, он вдруг осознал, что его желание сохранить стойкость имеет крайне мало общего с ролью человека, утратившего все и стремящегося в то же время спасти свой народ.
Сейчас неважно, что о нем подумают люди. Он хотел быть перед Марией настоящим мужчиной.
Глава 7
Мария тщательно разработала свой план. Появление Хью во всей его силе и величии в компании смиренного Ротгара должно было продемонстрировать народу Лэндуолда незыблемость нового порядка. И хотя Хью гордо восседал на своем великолепном коне в его доспехи сверкали на солнце, делая всю его фигуру еще более импозантной, жители Лэндуолда почти не обращали на него внимания, — оно все было поглощено Ротгаром.
Побросав инструменты, они подбежали к нему, окружили, все потянулись к нему, как пчелы к родному улью. Он слез с осла, постоял среди них; она не спускала с него глаз. Его коротко остриженная голова возвышалась над другими, а солнечные лучи отражались от его коричнево-рыжеватых с золотым отливом волос.
— Может, стоит подъехать поближе, миледи? — поинтересовался Уолтер. — Он может там рассказывать им всякие небылицы.
В этот момент Ротгар бросил на нее взгляд через плечо. До него было довольно далеко, значит, она лишь, позволив разыграться своему воображению, представляла его горящие от уязвленной гордости глаза, которые без всяких слов говорили, что, несмотря на боль в сердце, он выполнит свое обещание. У нее стало горько во рту при воспоминании о тех угрозах, к которым она была вынуждена прибегнуть, чтобы заручиться таким обещанием.
— Он дал слово, Уолтер, — ответила она рыцарю. — И я ему доверяю.
— У вас так же поврежден рассудок, как и у брата, — съязвил Филипп. Разве можно доверять англичанам? Особенно саксам?
— Филипп! — Грубый окрик Уолтера привел их всех в замешательство. — Не смей разговаривать в таком тоне с миледи! Кроме того, не забывай, ты теперь тоже землевладелец и должен понимать, до каких пределов можно идти, чтобы не навредить самому себе. — В голосе ворчливого рыцаря чувствовалось уважение к Ротгару. Он молча продолжал наблюдать за ним.
Они сидели на лошадях, — она вместе с рыцарями, — и хранили полное молчание, как и Хью, прислушиваясь к невразумительным перешептываниям в толпе. Время от времени глубокий, богатый полутонами голос Ротгара брал верх, вызывая громкие крики одобрения в толпе, которая тут же пыталась еще больше приблизиться к нему, чтобы все могли слышать его слова.