— Норманны подумали, что я мертв, — сказал Эдвин. — Я видел, что все, все потеряно. Поэтому встал и пошел домой.
По дороге назад он присоединился к группе разбойников, которые грабили все, что попадалось под руку, чтобы остаться живыми, причиняя немалый урон попадавшимся им на пути норманнам.
— Те, из последнего отряда, с которыми мы схватились, нагнали меня и, связав, бросили в вонючую яму, которую они называют «забвением», неподалеку от Кенуика. — Эта яма была лишь высохшим колодцем с абсолютно отвесными, гладкими стенами. Даже кошка не смогла бы добраться до его сруба. Клянусь тебе, Ротгар, бывали такие моменты, когда я был готов отдать жизнь за глоток свежего воздуха, глоток воды.
— Понимаю тебя, брат, — сказал Ротгар. — Кажется, нам обоим посчастливилось убежать из этих норманнских дыр.
— Да, я вышел оттуда свободным человеком, — продолжал Эдвин.
— Можешь себе представить? Один из их священников сказал, что нас следует отпустить на волю, перед Пасхой. Он привел в пример имена нескольких разбойников, которых освободили во времена Христа, и сказал им, что норманны не могут быть менее милосердными. Могу тебе откровенно сказать, когда они увидели, что мы свободны и уходим, то рожи у них чуть не лопнули пополам.
— Как долго ты здесь, Эдвин?
— Со вчерашнего дня, и, казалось, демоны вгрызлись мне в печенки, когда я увидел, что здесь происходит. — Наклонив голову Эдвин, бросил тревожный взгляд на Хелуит. Подойдя к ней поближе, он нежно поцеловал ее в лоб.
— Я ни о ком не думал, кроме моей бедной девочки, которая ждала меня здесь, — сказал Эдвин, давясь слезами и поглядывая с виноватым выражением лица на тело стонущей Хелуит. — Я летел сюда, как вольный журавль с зимнего кочевья, и увидел рядом с ней этого норманна. Да это было жуткое зрелище, уверяю тебя, Ротгар. В голосе Эдвина что-то хрустнуло, но он, откашлявшись, продолжал:
— Я хотел убить его, как только он окажется на достаточном расстоянии от нее и моего мальчика. Я опасался, что он может причинить им непоправимый вред, если вдруг я ворвусь, а они окажутся в пределах досягаемости его поганых рук. Сердце у меня рвалось наружу от мысли, чему подвергается в данный момент моя жена. Я слышал ее вопли, но я думал, что он все же доставляет ей удовольствие. Клянусь, я никогда не мог даже представить себе, что мужчина может учинить такую зверскую расправу над женщиной. Нужно было знать, прости меня, Боже, нужно было знать.
— Но каким образом? — спросил Ротгар, пытаясь успокоить своего брата.
— Нужно было понять все сразу, когда я узнал трусливое, подлое истинное лицо этого человека, наносящего удар из-за спины. Все эти месяцы передо мной стоит лицо этого сукина сына норманна, который наносит страшный удар по голове своего господина. Человек, который совершает такой поступок, а потом возлагает вину на другого, не ведает глубин своего бесчестия. — Слезы текли у него из глаз, он их даже не старался утереть. — Бедный господин Хью. Он, вероятно, и не знает, какую змею пригрел на груди.
— Господин Хью? Значит, ты видел, как на него напал кто-то из своих? Ротгар тут же вспомнил о слабом подозрении, возникшем у него, когда Мария подробно описывала ему нападение, во время которого был сражен Хью.
— Конечно, один из его людей. Правда, тогда я не знал, что он будет нашим господином. Но я видел, как норманнский рыцарь с каштановыми волосами вывалился из седла, словно ему нанесли удар секирой, и этот норманн, который трахнул его по голове, схватил меня за шкирку, обвинил меня в этом преступлении. Вот после этого они и бросили меня в эту дыру, то бишь яму. Признаюсь, я очень испугался, Ротгар. Если бы я вошел в хижину в тот момент, когда он был с моей женой, то непременно снова оказался бы в «забвении», и только одному Богу известно, какую кару он бы выбрал для меня.
Ты только посмотри, как он ее изуродовал, и все из-за чего? Я слышал, как она кричала ночью, а утром увидел своего сына, который сидел неподалеку от хижины, весь сжавшись от холода и страха. Мне нужно было ворваться сюда, когда на нем не было штанов.
В голове Ротгара все мысли смешались, закружились хороводом, но на передний план все же выступал страх за Марию. Пусть Эдвин сам казнит себя за то, что он такой глупец; Ротгар опасался наихудшего, зная до каких глубин человеческой подлости может дойти Гилберт, а он оставил ее в полном одиночестве, у нее не было никаких средств для защиты, кроме горшочка с отравленной мазью и бестолкового братца. Вдруг одна, пока еще не сформировавшаяся до конца мысль пронеслась у него в сознании. Он подошел поближе к отцу Бруно.
— Не скажете ли вы мне, что вам известно о тех разбойных нападениях и актах саботажа, происходящих в районе строительной площадки?
— Ба, я могу тебе рассказать об этом, — откликнулась Хелуит, собрав все оставшиеся силы, чтобы сплюнуть на пол. — Всем этим занимается этот сукин сын норманн с помощью бандитов с большой дороги в районе Стиллингхэма. Он платит нашим крестьянам, чтобы они поднимали побольше шуму по этому поводу, и этим развлекается.
— Тот же норманн?
— Да, тот же.
Эти сведения бросали новый свет на угрюмое нежелание местных жителей назвать виновника этих действий.
— Вы должны рассказать об этом, оба, и ты, Эдвип, и, ты, Хелуит.
— Предоставь нам только возможность, и мы прокричим об этом с высоты замка, который ты помогаешь строить.
— Думаю, не стоит ждать так долго. — Ротгар быстро оглянулся. Какое оружие ты намеревался применить против этого норманна?
— Твоя пика всегда мне неплохо служила, — ответил Эдвин, кивнув на дверь, где возле стены стояло копье с зазубренным острием.
— Что вы замышляете, сын мой? — спросил отец Бруно.
— Одно дельце, которое должен был завершить давным-давно, отец, — ответил Ротгар, сжимая в руке копье. Он знал, что никакие слова отца Бруно не поколеблят его решимости выбрать для Гилберта Криспина более милосердной смерти, чем он на самом деле заслуживал.
— Хелуит, ты мечтала об отмщении, — сказал он, подбрасывая в руке копье и пытаясь определить точку его равновесия. — Клянусь тебе принести сюда его сердце, но оно, конечно, будет черного цвета, я в этом уверен, такое же черное, как и его волосы на отвратительной башке.
Хелуит, застонав, тревожно зашевелилась.
— Черный? Нет, под его шлемом у него были волосы серого цвета, щедро усеянные сединой, — сказал Эдвин.
— У Гилберта Криспина волосы на голове черные, как вороново крыло. Только у сэра Уолтера седые.
— Да, вот этот дьявол с серой шевелюрой нанес по голове удар своему господину, он сжигает строительные материалы, он изуродовал мою жену, сказал, кивая головой, Эдвин. Этого сукина сына, этого негодяя зовут Уолтер. Он действует заодно с этим подлецом Филиппом Мартелом.
Глава 20
Хотя праздник Пасхи предполагает торжества до рассвета, было еще очень темно, когда Мария с монахинями, собрав свои узлы, направились к конюшне. Во дворе их поприветствовал Уолтер, держа в руках фонарь, освещавший целое стадо — кобылу Марии, коня Уолтера, двух безмятежных ослов, принадлежащих монашенкам, и замыкал его, сидя верхом на своем мерине, Филипп.
— Почему вы так рано уезжаете с праздника, Филипп? — спросила его Мария, не испытывая особой радости от его компании.
— Разве могу я вам позволить совершить эту поездку до монастыря лишь в сопровождении Уолтера в качестве вашего защитника, миледи? Сейчас в пути, особенно ночью, полно опасностей.
— Вы на самом деле хотите, чтобы эти люди нас сопровождали? — прошептала аббатиса. — Наверняка можно найти других.
— Но я никому так не доверяю, — ответила Мария, влезая в седло. Ее только беспокоило, что придется разделять неприятную компанию Филиппа, нет, все же нужно с этим смириться, даже приветствовать, так как в таком случае он лишится возможности совать свой нос в дела Хью, если он будет у нее на виду. Она осадила свою нетерпеливую кобылу, пропуская вперед Уолтера с Филиппом.