Сладость, головная боль, предательство, любовь… что это все — пустой сон? Ротгару очень хотелось постонать, чтобы унять ужасную головную боль, но он знал, что любой произнесенный им звук, даже легкое, как перышко, дыхание, могут определенно привести к смерти. Он должен притвориться, что находится в таком же состоянии, что и другие, — окоченел, замерз, на грани гибели, — до наступления кромешной темноты, когда он смог бы попытаться еще раз испытать свою судьбу и вырваться из рук своих норманнских сторожей.
Мария. Он видел ее перед глазами, казалось, чувствовал ее нежную, мягкую кожу, вдыхал ее сладкие запахи. Нет, она не была сном. Он когда-то давно бежал из навозной ямы, чтобы обрести рай в ее объятиях. Отчего же его память постоянно возвращает его к этим трупам, почему все его тело напряглось, одеревенело… Он неохотно приоткрыл один глаз, и к нему при мертвенном лунном свете постепенно возвращалось сознание. Под собой он чувствовал окаменевший, неестественно холодный труп Уолтера.
Осторожно, пошатываясь от слабости, он неуверенно встал на ноги. Где же Мария? Никаких признаков его возлюбленной. Никаких признаков Гилберта, лошадей. Тяжело дыша, Ротгар извлек свой меч из тела Уолтера и вытащил кинжал Марии, застрявший у него в горле. Гилберт увез Марию… но куда? Скорее всего, в Стиллингхэм. Он бросил опытный взгляд охотника на землю.
Замерзшие следы четырех лошадей ясно уходили в сторону Стиллингхэма. Если Филипп тоже мертв, никто не помешает Гилберту в полной безопасности доехать. Принимая во внимание состояние его ноги и боли в голове, которые, насколько он помнил, возникли из-за нанесенного ему Гилбертом удара и из-за потери крови, Ротгар понимал, что ему никак не добраться до Стиллингхэма пешком.
Он разглядывал пустой горизонт. Не было видно и признаков Фена, который мог бы ему указать прямую дорогу через густой лес до Лэндуолда. Если он в таком покалеченном виде предпримет путешествие, то у него скорее отрастет до колен борода, прежде чем он выйдет на дорогу на Лэндуолд, где ему могут оказать помощь. Нет, лучше всего идти по направлению к монастырю. Сестра Мэри Агнес могла приготовить какое-нибудь снадобье, чтобы унять острую головную боль, а в конюшне он, конечно, мог выбрать приличную лошадь, чтобы совершить поездку до Стиллингхэма.
Оторвав лоскут от туники Уолтера, он замотал им бедро, надеясь, что кровотечение прекратится.
Он, хромая, пошел вперед, опираясь на меч, как на костыль. Он шел но направлению к монастырю.
— Не отчаивайся, любовь моя, — шептал он на ходу, желая, чтобы его мысли донеслись до Марии. — Я обязательно тебя найду.
Мария почувствовала, как лошадь замедлила шаг, когда они въезжали в монастырскую конюшню, где царило оживление. Одетые в черное женщины окружили двух тяжело дышащих, ужасно уставших осликов, а сестра Мэри Целомудренная оказалась в центре внимания сестер.
Она взвизгнула, увидев Марию, сидевшую на лошади впереди Гилберта.
— Ах, слава Богу, миледи. Мы так за вас беспокоились.
— Где аббатиса? — спросил Гилберт.
— Она молится, возносит благодарения, — ответила сестра Мэри Целомудренная, а остальные монашенки шепотом выразили свое недовольство грубостью Гилберта.
— Кто вы такой, и кто позволяет вам разговаривать со мной в таком тоне? Вы не из тех, кто сегодня ночью сопровождали миледи. Слава Богу и за это. Мы знаем, что тот, который помоложе, предатель.
Выходит, Филипп Мортел сообщил монахиням о тяжелом состоянии здоровья Хью. Гилберт, проигнорировав замечание монахини, слез с лошади. Потом не столь уж вежливо стащил с седла и ее, поставив рядом с собой. Он схватил ее в железной перчатке за запястье рукой, и холодный металл больно впился ей в кожу.
— Проводите меня к аббатисе, — приказал он.
— Я этого не сделаю. — Сестра Мэри отважно выпрямилась. — Мужчинам не разрешается находиться в монастырских стенах. Даже отцу Бруно.
— Тогда прочь с дороги. Я сам ее найду. — Он проложил себе плечами проход между группой почти не оказывающих никакого сопротивления монахинь.
— Вы ищете меня, господин норманн? — Властный голос настоятельницы заставил Гилберта остановиться. Он резко обернулся. Аббатиса нахмурилась.
— Надеюсь, вы не станете прибегать к оружию на священной земле монастыря?
— Он намерен убить вас, матушка, — взвизгнула Мария. Выругавшись, он с силой привлек ее к себе и прикрыл ей ладонью рот.
Аббатиса, казалось, была абсолютно спокойной. Указав рукой на окружавших ее монахинь, поинтересовалась:
— Прямо здесь? Перед этими свидетелями? Прошу вас образумиться, господин норманн. Я уверена, мы сможем решить все, что вам требуется.
— Не мели вздор, ведьма, — плюнул Гилберт. — Я намерен удерживать возле себя эту женщину. И я не позволю вам вызвать из Лэндуолда дополнительные силы.
— Что мне от того, намерены вы ее удерживать или не намерены? И разве наши несчастные измордованные животные способны совершить еще один переход до Лэндуолда? — Аббатиса бросила презрительный взгляд на Марию, которая изнывала от отчаяния. Все ее надежды рушились, когда она услыхала такие слова:
— На мой взгляд вы разработали неудачный план, намереваясь лишить меня жизни, а затем овладеть ею. Святая церковь непременно покарает вас за убийство одной из христовых дочерей. Почему бы вам просто не жениться на ней? В таком случае никто не станет спрашивать, что вы с ней делаете и на каком основании.
— Именно это я и намерен сделать, — упрямо сказал Гилберт, хотя в его голосе чувствовалась определенная неуверенность.
— В таком случае Бог привел вас в нужное место, — сказала аббатиса с лучезарной улыбкой на лице.
— Вы не забыли, господин норманн, что завтра Пасха? Сюда приедет отец Бруно, чтобы отслужить мессу в этот самый святой из всех дней.
— Этот почтенный священник сам обещал обвенчать нас в понедельник, подтвердил, кивая головой, Гилберт. — Отлично. В любом случае мы расположимся здесь, у вас.
— Матушка, не делайте этого, — запричитала Мария. — Не будьте безучастны, когда он начнет выполнять задуманное!
— Женщинам следует принимать то, что им посылает Господь, — огрызнулась аббатиса. — Прекратите болтовню. Бог посылает вам такую возможность, за которую тут же ухватилась бы любая здравомыслящая женщина в такую ночь. — Она изменила тон, обращаясь к Гилберту:
— А теперь, милорд, не угодно ли подкрепиться?
— Гм… Скоропалительное принятие настоятельницей доминирующей роли Гилберта его немного раздражало.
— Конечно, вы не против, — ответила она за него. — Сестра Мэри Целомудренная, отправляйтесь на кухню и подогрейте этот прекрасный говяжий бульон. Сестра Мэри Агнес, господин норманн немало проехал сегодня верхом. Видно, как ему досаждает рана на шее. Отправляйтесь в кладовку и принесите немного той мази, за которой приезжала недавно к нам леди Эдит.
Во время плена Ротгар овладел одним трюком, который снимал как физическую, так и душевную боль. Опиравшееся на меч, тело его вскоре подчинялось четкому ритму — шаг, гулкий удар, волочение ноги; шаг, гулкий удар, волочение ноги. Он позволял себе думать и фантазировать о чем угодно: вот Гилберт Криспин нанизан на острый конец его меча, — Богу было угодно, чтобы он не затупился и сыграл свою роль при возмездии; он держит в своих объятиях Марию; вот он поносит себя на чем свет стоит за то, что угодил в расставленную норманном ловушку. Мария. Потом он видел перед глазами кобылу, на которой сидит Мария. Вот она с распущенными волосами наблюдает за тем, как он работает на строительной площадке замка. Лошадь пошла вперед, сделала короткий, как у него, неуверенный шаг. Причем он видел ее так явственно, что даже заморгал глазами, чтобы получше ее рассмотреть. Поводья тащились по земле, а темные, поблескивающие полоски струились по передним ногам лошади. Увидев перед собой Ротгара, она захрапела, откинув голову, потом застучала копытом и заржала, словно обвиняя его в чем-то, словно она была уверена, что он несет ответственность за какой-то дурной поступок.
— Ну-ка спокойнее, спокойнее, девушка, — мягко позвал ее Ротгар. Он мечом придавил поводья к земле, но лошадь вовсе не выказывала никакого намерения бежать от него. Она только сильнее заржала и забила копытом, когда он подошел к ней поближе. Потом успокоилась.