— Едва ли вас можно обвинить в праздности, — улыбнулась Люси.
Дик задумчиво посмотрел на девушку.
— Ты знаешь, что мне уже почти сорок?
— Когда свет падает на глаза, можно и тридцать два дать, — заметила миссис Кроули.
Он продолжил с серьезным видом:
— У меня ни единого седого волоска.
— Наверное, слуга выщипывает их по утрам?
— Вовсе нет. Может, по бокам, да и то раз в месяц.
— Кажется, на левом виске что-то белеет.
Дик быстро обернулся к зеркалу.
— Как же Чарльз его пропустил? Устрою ему хорошую взбучку!
— Подойдите, я его выдерну, — предложила миссис Кроули.
— И не подумаю! Что за фамильярность?
— Ты собирался нам что-то сообщить и признался, что тебе почти сорок, — напомнил Алек.
— На днях одна мысль поразила меня так, что заставила задуматься о собственной жизни. Я уже пятнадцать лет тружусь в суде и заседаю в парламенте с прошедших выборов. Я зарабатываю две тысячи в год, скопил уже почти четыре тысячи и никогда не трачу больше половины общего дохода. И вот я подумал: а стоит ли восемь часов улаживать омерзительные свары всяких идиотов, а еще восемь часов тратить на фарс, называемый у нас государственными делами?
— Почему же фарс?
Дик Ломас презрительно пожал плечами:
— Фарс и есть. Верховодят крупные шишки, а остальные нужны, чтобы создавать видимость самоуправления.
— Просто у тебя нет всепоглощающей политической цели, — рассудил Алек.
— Позвольте! Я убежденнейший суфражист, — отозвался Дик с легкой улыбкой.
— Вот уж не ожидала, — заметила миссис Кроули, всегда одевавшаяся с безупречным вкусом. — И ради чего?
Дик пожал плечами:
— Всякий, кто участвовал в парламентских выборах, знает, сколь низкими и недостойными мотивами руководствуются мужчины, отдавая свой голос. Лишь немногие отдают себе отчет, как велика возложенная на них ответственность. Они не сознают, сколь многое стоит на кону, и превращают свой голос в предмет постыдного торга. Судьба кандидата в руках ловкачей да чудаков. Я надеюсь, что женщины, получив право голоса, окажутся еще чуточку ограниченней и станут отдавать его по мотивам еще более низким и недостойным. Всеобщее избирательное право сведется к абсурду, и тогда мы еще чем-нибудь займемся.
Дик говорил с необычной горячностью, и Алек наблюдал за другом с оттенком интереса.
— И к чему ты пришел?
Тот помолчал и смущенно улыбнулся:
— Я решился на важный шаг, хотя понимаю, что, кроме меня, он никого не затронет. Через несколько месяцев новые выборы, и я планирую известить партийное руководство, что не буду баллотироваться. Я освобожу кабинет в Линкольнз-Инн — как говорится, «прикрою лавочку». Мистер Ричард Ломас удаляется от активной жизни.
— Вы ведь это не всерьез? — воскликнула миссис Кроули.
— Отчего же?
— За месяц безделья вы сойдете с ума от скуки.
— Едва ли. На мой взгляд, все разговоры про «благородный труд» — полная чепуха. Работа — это наркотик, которым зануды лечатся от приступов жестокой скуки. Ее воспевают, поскольку для большинства работа — это необходимость, а человек всегда стремится подсластить горькую пилюлю. Труд — это успокоительное. Он делает людей тихими и довольными — такими одно удовольствие управлять. Мне кажется, святость труда — величайшее надувательство эпохи христианства. Первые христиане, понимаете ли, были рабами, и им нужно было показать, что изнурительный труд почетен и благороден. По большому счету, когда человек зарабатывает на хлеб себе, жене и детям — это мучительная необходимость, в которой нет ничего героического. Если для некоторых людей средства важнее цели, мне остается лишь пожать плечами, поражаясь их скудоумию.
— Нечестно сразу говорить так много! — всплеснула руками миссис Кроули.
Однако Дика было не остановить.
— У меня же нет ни жены, ни детей, а денег больше чем достаточно. Зачем я буду вырывать кусок хлеба изо рта у другого? Прибыльная практика не моя заслуга — это вообще редко зависит от личных достоинств, — просто я представляю крупную адвокатскую фирму. А уж в идиотских судебных разбирательствах и вовсе ничего достойного нет. Как правило, стороны друг друга стоят: одинаково несговорчивы и упрямы. Нет, адвокатская карьера — вполне достойный способ добывать пропитание, но и только. Если не нуждаешься в заработке, то не вижу повода поддаваться донкихотским рассуждениям о ценности изнурительного труда. Почему собираюсь отказаться от кресла в парламенте, я уже объяснил.