- Я согласен, ваше священство, - ответил Миланио, подняв голову, - если мой сын и мои родные...
- Я уверен, что теперь вы будете охранять мою жизнь от всяких случайностей, так же как вы бы охраняли жизнь своего сына... - И Шоневальд рассмеялся. - А теперь займемся делом, Контарини.
Под утро ворота Псковской башни снова открылись. По мосту проскакали один за другим четверо всадников, закутанных в черные плащи. Пригнувшись к коням, они птицами понеслись по псковской дороге.
Послы новгородских купцов к полудню следующего дня должны были приехать в Псков. В этот день Михаил Медоварцев поднял всех рано: до рассвета было далеко, а он тряс за плечо Жареного.
- Еще ворон своих птенцов купать не думает, а ты добрым людям спать не даешь! - бурчал Федор Жареный, норовя повернуться на другой бок. - Ночь ведь глухая.
- Вставай, а то на глазах мозоли наспишь, - не унимался Медоварцев, вставай! Вишь, расходился, словно веник по полу... Вот что ты скажи: помнишь, нас вчера немецкие купцы обскакали? Так вот один из них, горбун плюгавый, долго на нас смотрел, все оборачивался, словно на всю жизнь запомнить хотел. К чему бы это?
- И я того немца горбатого приметил, - согласился, позевывая, Федор Жареный. - Да что в том! - Отогнав дремоту, он поднялся и с недовольным видом вышел во двор.
Дружинники работали быстро, и Федор Жареный едва успел умыться, а уж лошади были впряжены к походу.
Дорога шла лесом. С рассветом подъезжали к небольшой деревушке, расположенной у самого края густой березовой рощи. По обочинам дороги высокая, мокрая от росы трава стояла наклонившись, еще не проснувшаяся от ночного сна. Стала разгораться заря, в лесу запели птицы.
Но вот взорам открылся старинный город Псков - младший брат Великого Новгорода. При слиянии двух рек - Великой и Псковы - на высоком холме красовался Детинец с дорогой каждому псковитянину церковью Живоначальной троицы. У каменных стен Детинца располагался Кром - центральная часть города. А дальше раскинулись многочисленные улицы и переулки деревянных и каменных домов, церкви и монастыри. Купцы остановились на ночлег в заезжем доме Юрьевского монастыря, на правом берегу реки Великой.
Спали плохо: всю ночь стучали колеса по тесинам Смердьего моста, в городе тявкали неугомонно собаки, а под самым окном горницы петух то и дело горласто отмечал время.
Порфирий Ворон долго ворочался на лавке. Задремал он только под утро, а когда проснулся, солнышко давно смотрело во все глаза сквозь слюдяные оконца горницы.
За столом, покрытым домотканой скатертью, сидел Федор Жареный в чистой рубахе, с тщательно расчесанной бородой и завтракал, макая калач в деревянную миску с медом.
- Заспался, Порфирий, - сказал Жареный. - Вставай! Небось есть хочешь. Брюхо ведь злодей - старого добра не помнит... Калача вот пльсковского отпробуй. В Новгороде у нас такого ноне не купишь.
Порфирий Ворон быстро вскочил на ноги и подошел к глиняному рукомойнику, висевшему в углу на шнурках.
- Михаил Андреич где? - спросил он, поливая себе голову холодной водой. Не видел, Федор?
- Видать не видел, а знаю, - степенно отвечал Жареный. - На торжище пошел, вчера еще собирался. А я б и доси спал - уж больно хорошо на сене, да случай у меня вышел... - Тут Федор хитро подмигнул Порфирию. - Сладостен сон на заре, продолжал Федор, - потому я в сарай спать пошел. Думаю про себя: "Теперь Михаил Андреичу не скоро найти придется, коль будить поутру меня захочет". А вышло не то - опять тычет в бок спозаранку. "Оставь, говорю, Михаил Андреич, дай поспать, окаянный!" На другой бок повернулся... Куды там - не отстает, слов не понимает, все пуще ярится. Вскочил тогда я разом на ноги...
- Злой, поди, Федор, вскочил-то! - перебил Порфирий.
- И то. Впору на кулаки, в драку. Смотрю - свинья большая стоит и меня рылом в бок пихает, а вокруг поросята копошатся, да много...
- Ха-ха-ха! - рассмеялся Порфирий. - Вот так штука! Знала свинья, кого разбудить! Ха-ха-ха!..
- Хы... хы... хы!.. - залился веселым смехом и Федор. - Хы... хы... хы!.. - Он смеялся отрывисто и громко.
- Веселитесь, други? - неожиданно раздался голос Ме-доварцева. Он стоял в дверях, высокий и строгий.
Веселье в горнице разом стихло. Медоварцев, снимая опашень, внимательно смотрел на товарищей.
- Был на торгу, - сказал он, садясь на лавку. - Так тот горбун проклятый следом все ходил. Дружина говорит: и у них немец был, спрашивал, куда-де господа купцы путь держат. Не к добру это, кабы лиха какого не вышло.
- Не верь, говорят, кривому да горбатому, - вставил Жареный. - Еще деды наши приметили. Медоварцев отмахнулся:
- Не в примете дело. Подумать надо, други, как дальше быть, как грамоту уберечь - доньскому королю доставить. Жареный и Ворон молчали.
- Пока с торга шел, все думал, как дале быть... - переждав, медленно говорил Медоварцев. - Негоже, други, нам вместе ехать. Если лихо какое случится, все трое головы сложим и дела не сделаем.
- Не так говоришь, Михаил Андреич, - заговорил Жареный. - Розно-то не в пример хуже. Сгинешь - кто жене да детям скажет, где кости отцовы гниют? А на миру и смерть
красна.
- Прав Михаил Андреич! - горячо вступился Порфирий Ворон. - Розно ехать надо - для дела надежнее.
- Други, - опять начал Медоварцев, - грамоту всем надо в памяти держать, чтобы не запнулся никто, ежели королю сказывать будет. Кто из нас живым в доньскую землю придет - за всех ответит. А всем костьми лечь проку мало.
Жареный опустил голову. Он понял, что ошибся.
- Прости, Михаил Андреич, что супротив шел. Прав ты. Ты всегда до самого корня копаешь, потому и прав. - Жареный виновато посмотрел на товарищей. - Ну, а как пути-дороги наши отсель пойдут?
Медоварцев открыл дверь и вышел в сени.
- Кабыть никого нет, - тихо сказал он, возвратясь. - Наших речей слышать никто не должен. - Он снова тяжело уселся на лавку. - На мой разум, друзья, Федору надо к Нарове1 ехать, в устье судно заморское внаем взять, до Любека рядиться. - Михаил Андреевич посмотрел на Жареного, который все время согласно кивал головой. - А я, други, по Амов-же на карбасах до Колывани с товарами. А там с купцом немецким подряжусь до Любека плыть... Согласны, други?