Перехватив румпель из рук старика, Амосов крикнул ему в ухо:
- Парус роняй! Опружит нас...
Скинув с плеч мокрый полушубок, Никита, перекрестив лоб, бесстрашно ринулся навстречу ревущему морю. И вот Никита у паруса.
Схватив фал', он быстро развязал узел. Парус не шел вниз. Видно, сильным ветром снасти были зажаты где-то там, наверху.
Беспомощно опустив руки, мореход остановился.
- ...рус роняй!..-донеслось с кормы.
Ветер с новой силой рванул парус. Не удержался на ногах мореход и кувырком полетел к борту.
Труфан Федорович понял, что больше времени терять нельзя:
- Топор!..
В эти минуты Егорий, не отходивший ни на шаг от Амосова, метнулся к мачте.
- Куда ты, стой!.. - успел схватить его за шиворот Амосов. - Придержи малыша! - кому-то крикнул он и, размахнувшись, швырнул топор в натянутый до предела парус.
Заглушая шум ветра и грохот моря, пушечным выстрелом лопнул парус: топор ловко попал в цель.
Ветер, с силой ворвавшись в широкую рану, в клочья разодрал парусину. Лодья выпрямилась и, легко качаясь, окунала борта в кипящие гребни.
Амосов снял шапку и молча смотрел, как лохмотья паруса птицами носились над свинцовым морем.
А Никиту волна успела вынести за борт. Каким-то чудом он ухватился за снасть и сумел удержаться. Крепко держался
1 Фал - судовая снасть, веревка, служащая для подъема парусов.
мореход, захлебываясь в соленой воде. Волна два раза поднимала его, норовя унести с собой. Но старый подкормщик уцелел.
Выбравшись на палубу, он долго стоял, растопырив ноги, не
понимая, что же случилось...
- Ну и взводище!.. Как зверь лютый! - Мореход с озлоблением плюнул, На-ко вот, возьми теперь Никиту-то!.. АН нет... не выйдет, - сказал он, направляясь на корму.
- С удачей, Труфан Федорович! - как ни в чем не бывало сказал Никита. Лихо ты топором по парусу... Верный глаз имеешь. Спас от беды неминучей.
- Ну, дед, счастлив ты! Думал я - не выдюжишь,- встретил Никиту Амосов.
Обернувшись, Амосов долго смотрел на Егорку.
- А ты почто смерти искал, несмышленыш, - строго спросил он, - почто морской устав нарушил? Мальчик стоял потупившись.
- Отвечай! - еще строже прикрикнул Труфан Федорович - На море ты, не за материн подол держишься.
- Я... виноватый, дедушка,- не поднимая головы, ответил Егорка. - По моей вине парус сгиб... Вчера мне Савелий велел снасть осмотреть. Полез я, вижу веревка совсем потерлась. Связал я ее, да неладно, узел большой вышел, сквозь
векшу ' не лез. Потому... - мальчик всхлипнул, - потому деду Никите не спустить парус было.
- Почто старшим не сказал? - грозно продолжал допрос Труфан Федорович. Сразу почто не сказал? От нерадения твоего лодья, люди могли сгибнуть.
- Запамятовал, дедушка! - едва слышно отозвался мальчик.
Он поднял голову и полными слез глазами смотрел на старого морехода.
Стоящие рядом дружинники и Никита внимательно, без улыбки, слушали разговор.
- Вот что, - решил Амосов: - ты, Егорий, дважды нарушил морской устав - не сказал про порченую снасть и без позволения кормщика самовольно похотел на мачту лезть. По морскому обычаю надлежит тебе строгое наказание. Пусть дружина решит, сколь много сечь тебя нужно... Никита, - обратился он к подкормщику, ты наказание справь, порядок знаешь.
- А за то, что не ложно, все, как было, поведал, смягчение тебе выйдет! важно отозвался Никита. -Так-то, брат...
- Ну, я пойду сны доглядывать, - сказал Труфан Федорович. - Покличь, ежели что, а ребятам, как утречком встанут, скажи: пусть судну порядок наведут. Стишает ветер - паруса ставь.
Труфан Федорович спустился в свою каюту.
Через несколько часов лодья преобразилась. Распустив все паруса, она быстро двигалась по курсу, покачиваясь да переваливаясь с волны на волну.
После обеда на носу лодьи собрались все дружинники и обсудили поступок Егория.
Мореходы жалели мальчика. Он был смел, находчив, быстро привыкал к морю.
Порешили на двенадцати лозах. Никита связал несколько березовых прутьев от метлы и приступил к делу, громко отсчитывая удары.
Мальчик молчал, крепко сжав зубы. Но, когда Никита разошелся и хотел отсчитать тринадцатый раз, Егорка с обидой сказал:
- Дружина двенадцать порешила! Так что ж ты против всех-то идешь?
Раздался громкий хохот.
- Вставай, Егорка, довольно Никите тешиться, - сказал кто-то. - Свои-то дети большие у него, так соскучился - сладость в розгах видит.
- Ну, теперь не запамятуешь, Егорий, как морской устав
Векша - блок.
рушить. Так-то, парень, и наберешься ума-разума.
- Еге-ге, ребята!.. - Никита вдруг замолчал, напряженно всматриваясь в горизонт. - Так и есть. Лед по носу, да много его, и небо льдом сверкает. К северу вроде вода есть - темноты в небе больше... Ну-ка, Петро, на середо-вую мачту ползи, огляди лед получше, я Труфану Федоровичу сказаться пойду.
Беспокойный Никита заторопился к кормщику.
- Труфан Федорович, - кричал он в люк, - выходь на палубу! Кабыть, лед впереди.
Быстро поднялся на палубу Амосов. Лих грозный взводень для поморской лодьи, а лед еще страшнее...
Труфан Федорович внимательно осмотрел весь горизонт.
В это время к "Шелони" стали собираться остальные лодьи на совет. Надо было решить, как быть дальше.
Глава XXVI ЗАСАДА
Целый месяц шли Амосовы лодьи по морям, стараясь держаться все время вместе. Недалеко от Бергена сильная буря снова разбросала корабли; целых пять дней искали мореходы друг друга, но трех людей так и не досчитались...
Несколько норманнских кораблей, не решаясь открыто напасть на большой караван, по пятам шли за русскими до самого Бергена в надежде, что штормом разобьет лодью или случится какое-либо несчастье. Но ничего такого не случилось. А после бури у Бергена новгородцы своих преследователей больше не видели.
Наконец показались долгожданные берега датского королевства; низменная земля открылась неожиданно, словно кто-то бросил на море большой блин. Сотни небольших рыбацких лодок сновали в прибрежных водах; некоторые выходили в море за рыбой, другие возвращались с промысла.