- Пусть погреется, - примирительно заметил другой воин, - ему сейчас все можно.
Все снова принялись за работу.
- Спасибо, карелы, за милость! - неожиданно громко сказал Кеттунен. Доведется, однако, отблагодарю.
Никто ему не ответил. Кеттунен как будто еще больше пригнулся.
В воздухе запахло горелым мясом. Густав Эриксон, пристально взглянув в лицо своего проводника, понял, какие мучения он терпит.
Кеттунен разорвал на обгоревших руках тлевшие веревки и сделал несколько прыжков по берегу. Не раздумывая, он прыгнул в глубокую, покрытую утренним туманом реку.
Двое дозорных, выпустив по нескольку стрел из луков, прислушались: с реки доносилось мерное всплескивание быстро удалявшегося пловца...
Кеттунен сидел у большого синего озера и держал сожженные руки в холодной как лед воде. Протяжный стон вырвался из его груди; карел испуганно осмотрелся - сейчас даже собственное дыхание казалось чересчур громким.
Ему мерещилось, что высокие сосны и ели, плотной стеной окружавшие озеро, протягивали свои корявые руки-ветви, словно собираясь схватить его, А там, подальше, в черноте теней, где серебристая, ровная, как стекло, поверхность озера терялась в зарослях камыша, там будто копошилось что-то большое, страшное.
- Однако, водяной, - сразу же решил Кеттунен и зажмурил глаза.
Он стал лихорадочно вспоминать молитвы и имена католических святых.
Но спасательные молитвы, как назло, не шли в голову Кеттунена.
Выдернув руки из воды, Кеттунен поспешно бросился прочь.
За несколько часов трудного пути по лесным болотам и сырым мхам беглец совсем обессилел. Вместе с тем страх смерти гнал его дальше вперед и вперед. Не оглядываясь на проклятое озеро, Кеттунен забрался в чащу дремучего леса и с трудом продолжал идти к большому заливу Выгозера, куда всего сутки назад он привел шведский военный отряд.
Обожженные руки мешали ему двигаться; 'цепкие ветки кустарника безжалостно хлестали его по лицу и задевали больные руки. Он часто вскрикивал, широко раскрывая глаза от боли. Кеттунен пробирался по свежему медвежьему следу крупный зверь совсем недавно прошел здесь. Трава, сильно помятая медведем, лежала, наклонясь в ту сторо
Вот сквозь ветви кустарника проглянула лужайка. Почти не соображая, Кеттунен долго смотрел на видневшееся строение. Собрав последние силы, он выбрался из леса и подошел к большой бревенчатой избе.
"Здесь карелы живут! - подумал он радостно. - Теперь не пропаду".
- Хозяин, эй, хозяин! - поднявшись на крыльцо, позвал Кеттунен.
Не дождавшись ответа, он толкнул дверь. Протяжно заскрипев, дверь медленно открылась, и Кеттунен с надеждой переступил порог, но тут же в ужасе остановился.
На полу горницы в запекшейся крови лежали трупы родителей кузнеца и его жены с грудным ребенком в руках.
- Убивцы! Я - убивец!.. - закричал Кеттунен.
Он в отчаянии выбежал из избы и заметался по лужайке. Совесть, как лютый зверь, грызла Кеттунена, не давая ему опомнится. Он искал для себя оправдания и не находил. Он изо всех сил старался убедить самого себя, что не виновен... и не мог. Ему казалось, что даже деревья с укоризной смотрели на него и, качая вершинами, говорили, тяжко вздыхая: "Плохо сделал Кеттунен, плохо сделал Кеттунен!.."
Страх смерти с новой силой охватил беглеца.
- Не уйти мне... близко они... все равно смерть!.. - бормотал он, дико озираясь по сторонам. - Нет, хочу жить! - заскрежетал зубами Кеттунен. - Буду жить, пусть погибнут другие!
Желание жить пересилило всё.
Сразу пришла спасительная мысль. Он остановился и стал смотреть на верхушки елей.
- Ветер и огонь спасут меня. Да-да, ветер дует на них!
Пересилив страх, он снова вошел в избу и, стараясь не смотреть на убитых, направился к печке.
Вынув будто неживыми руками лучину из резного светца и корчась от дикой боли, он стал разбрасывать золу в печи. Под пеплом сохранились непогасшие искры. Бросив на красные угольки несколько сухих скрутков бересты и раздув огонек, Кеттунен с радостью наблюдал за жадными змейками пламени, быстро расползавшимися. Когда береста разгорелась, карел вытащил ее из печи на пол и ногами сгреб в угол. В ярко горевшее пламя он бросил сухих щепок, а сверху положил несколько смолистых сосновых поленьев. Убедившись, что огню не потухнуть, задыхаясь от дыма, Кеттунен распахнул окна, чтобы пламя лучше разгоралось, и обессиленный, вывалился на двор...
- Погибнете, сгорите, как вот эти руки, а Кеттунена вам не увидеть!
Кеттунена лихорадило: только что он дрожал от холода, а сейчас ему было так жарко, словно, одетый в шубу, он сидел в
натопленной бане. Захотелось пить. Облизав пересохшие губи, Кеттунен двинулся на поиски воды.
Помнилось, что где-то здесь, неподалеку от избы, протекал прозрачный ручеек.
Тяжело припадая на сбитую в лесу ногу, беглец вошел в густой кустарник; буйная березовая поросль разделилась и, шевеля кудрявыми ветвями, тут же сомкнулась, с головой закрыв его.
Между тем огонь в избе разгорался все больше. Сейчас из двери и окон валил густой черный дым. Свежий ветер вольно разгуливал по горнице, раздувая пожар. Вот пламя стало выбиваться наружу: большой огненный язык высунулся в открытую дверь и, подхваченный ветром, метнулся кверху. Запылала тесовая крыша, а потом, словно большой сноп, занялась огнем вся изба, дружно затрещали сухие еловые бревна сруба.
Раскаленный воздух коснулся скопившихся вокруг жилья вековых елей и сосен. Хвоя на деревьях сразу пожелтела и увяла, затрещали и стали корчиться маленькие веточки. На больших сучьях и ветвях обильно выступила смола.
"Кар-р! Кар-р!.." - раздалось тревожное карканье.
Спасаясь от огня, старый ворон, часто замахав крыльями, перелетел поляну и уселся на тоненькую рябину, что росла у самого берега. Рябинка зашаталась под тяжелой птицей, и ворон долго раскрывал крылья, стараясь удержаться на деревце.
Вслед за вороном поднялась в воздух разноголосая птичья стая. Чуя беду, птицы, громко гомоня, кружились над лесом.
Из кустов на поляну выпрыгнул заяц. Он поднялся на задних лапках и долго шевелил ушами, осматриваясь и прислушиваясь; громкий треск, раздавшийся из горевшей избы, испугал зверька - он метнулся в сторону и, подпрыгивая, скрылся в траве.