Терехов глубоко вздохнул. Доводы профессора Трубокурова были неопровержимы.
- Ну что же, Сергей, тогда до свидания! Я пойду к себе. Попробую снова искать. Но должен тебе сказать откровенно - я выдохся. Я уже не смогу, очевидно, найти хорошее решение... Я...
- Не позволю! Не смей! - вдруг закричал Трубокуров.
Никогда еще Терехов не видел таким разгневанным своего спокойного друга. Трубокуров покраснел и кричал неестественно тонким, пронзительным голосом:
- Не смей так рассуждать! Тебе искать надо! Искать как следует, а не падать духом! Ты советский изобретатель! Ты не имеешь права разоружаться!
- Сергей, не волнуйся! - воскликнул Терехов.
Трубокуров закашлялся и смолк, а через полминуты он был уже, как всегда, спокоен и сказал:
- Извини меня, Миша, за форму изложения моего отношения к твоим жалобам. Я очень недоволен собой за это. Но по существу мои претензии к тебе правомерны. Ведь так?
- Да, - кивнул головой Терехов и протянул Трубокурову руку: - Спасибо за взбучку и еще раз до свидания! Я пойду к столу.
- Нет, не уходи. У меня есть предложение совершить небольшую прогулку на колхозный ток - до него километра три, сказал профессор. - Комсомольцы нас звали посмотреть, как они его электрифицировали. Слыхал об этом?
- Но мне надо продолжать искать, по твоему же требованию, - улыбнулся Терехов.
- Вот и ищи... В степи... Помнишь, еще Энгельс писал, что изобретения находятся с помощью головы, а не выдумываются из головы. И не за столом обычно, а на производстве или с помощью наблюдений явлений природы...
- Ладно, ладно! - махнул рукой Терехов. - Идем.
...Степь к западу от территории опытной станции была совсем иной, чем степь к востоку, где в памятную друзьям майскую ночь опустилась СЭС. Колхозные земли здесь были пересечены вдоль и поперек полезащитными лесными полосами. В прямоугольниках, образуемых ими, целину давно уже распахали и сеяли здесь пшеницу, просо, подсолнечник, травы. Сейчас эта степь, преобразованная советским человеком в житницу, казалось, дышала теплом и щедро разливала аромат созревших хлебов.
Терехов и Трубокуров пошли напрямик, по свежему жнивью, лавируя между еще не убранными копнами соломы. Солнце скрылось. Небо начало темнеть и где-то на огромной высоте, на западе, лишь одно маленькое, похожее на золотую рыбку облачко загорелось над вечерней зарей.
Трубокуров загляделся на него, споткнулся и упал.
- Ворон считал? - пошутил Терехов, помогая другу отряхнуть пыль со светлого костюма.
- Нет. Задумался. Обидно, что в нижних слоях стратосферы нет облаков! Вот это сияющее облачко плывет, вероятно, на высоте всего шести-семи километров. Почти на пределе обычных облачных образований. А затем, как ты знаешь, расположена зона, где облаков не образуется. И лишь на высоте шестидесяти-восьмидесяти километров из мельчайших кристалликов рождаются особые облака - серебристые...
- Соболезную тебе, что в безоблачной зоне нет облаков! Но помочь ничем не могу, - иронически сказал Терехов.
- Напрасно. - Трубокуров искоса взглянул на него и зашагал дальше.
Друзья увидели ток колхоза "Заря коммунизма" после того, как миновали вторую продольную лесную полосу. Горсть электрических огней и дымок от кухни, поднимающийся ровным столбом в небо, указали им, где производится обработка собранного зерна.
Вскоре друзья подошли к хорошо освещенной сильными электролампами площадке, заставленной машинами. Сначала со стороны могло показаться, что эти машины расположены вразброд и вообще на току нет никакой системы в работе. Но глаз Терехова - глаз инженера - сразу же уловил стройность осуществленного здесь технологического процесса.
На одном краю тока находился приемный пункт зерна, которое подвозили автомашины от комбайнов. Здесь стояли две сортировочные машины. В их бункеры зерно загружали два легких ленточных транспортера.
Из сортировок по другим транспортерам очищенная пшеница поступала в приемные камеры зерносушилок и далее попадала на зернопульт. Этот механизм выбрасывал струю зерна прямо в кузовы автомашин. Они подходили одна за другой и везли пшеницу прямо с тока на хлебосдаточный пункт.
Золотистая пыль роилась в воздухе над током. Деловито постукивали решета сортировок, урчали электродвигатели, шуршали потоки зерна. Весело перекликались у машин комсомольцы. Непрерывно шумели моторы подходивших и уходивших трехтонок.
- Подумать только, что когда-то, - а с точки зрения истории, очень еще недавно, - везде по необъятной шири наших полей в такие вот летние дни миллионы людей махали на токах цепами, обивая колосья. Потом подбрасывали зерно лопатами "на ветерок", чтоб очистить его, - тихо сказал Терехов. - А сейчас все делают машины. Вот только обидно, что комбайны, совершающие первый процесс уборки урожая, да транспорт жрут ценное химическое сырье - нефть. И обидно, что наша работа не завершается. Ведь будут СЭС - можно будет шире электрифицировать и комбайны и транспорт в этих степях, как и в тех районах, где много гидроэлектрической энергии.
- Нет, я еще ничего ясно себе не представляю, но... невпопад произнес Трубокуров.
Терехов с удивлением взглянул на него:
- Что ты себе ясно не представляешь?
- Да так... Ничего, - уклонился от прямого ответа профессор, очевидно занятый какими-то очень увлекшими его размышлениями.
В этот момент они вступили в освещенную зону. Лена Павленко и Николай Дубников, снова вернувшийся на стан, побежали навстречу ученым. В глазах девушки и юноши был немой вопрос.
Терехов понял, о чем они хотели, но не решались спросить, и отрицательно покачал головой.
И тогда Лена смело взяла его под руку, приподнялась и шепнула:
- Ничего, Михаил Иванович! Ничего. Все равно мы победим! - И затем громко сказала: - Прежде всего идемте ужинать! Сегодня мамаша Акулина нам такие чудесные кушанья прислала! Идемте, Михаил Иванович! Идемте, профессор! А потом, когда будет сменяться бригада, вы с ребятами проведете беседу. Хорошо? - И повлекла Терехова под сень недалекой лесной полосы.
Здесь на досках около очага была разостлана скатерть и стояли блюда с хлебом, помидорами и крынки. Горький полынный дымок защекотал в носу Терехова, и он чихнул.
- Будьте здоровы! - крикнул Николай Дубников бодрым голосом, хотя на душе у него, как говорят, скребли кошки. - И если от дыма, то извините нас. Мы плиту еще не успели электрифицировать. Да и Лена энергии отпускает в обрез.
- Дым на просторах, в степи! Это хорошо, - медленно произнес Трубокуров, задумчиво глядя на струящийся ввысь колеблющийся светлый султан над очагом. И вдруг он резко повернулся к Терехову.
Терехов бросил взгляд на струящийся столб дыма, на небо, где зажглись первые звезды, и затем перевел глаза на друга.
И тогда Лена и Николай увидели, как у обоих - и у профессора и у изобретателя - одновременно точно вспыхнуло что-то в глазах, весь облик их как-то переменился, и они замерли в напряженных позах.
Лена тихо отпустила локоть Терехова и, ступая на цыпочках, подошла к Дубникову-младшему.
- Тогда, в тот вечер, после разговора о сороках, у него были такие же глаза, - прошептала она и, поманив за собой юношу кивком, отошла в сторону.
В этот момент Терехов взмахнул обеими руками и закричал им:
- Идемте! Идемте скорее готовить испытания! - Повернулся и побежал по направлению к опытной станции.
...Всю ночь Терехов, Трубокуров, Лена, Николай и многие другие не спали. Николай Дубников достал у колхозных огородников килограмм дымообразующего порошка, который те сжигали, когда нужно было защитить посевы или цветущие сады от весенних заморозков. Дед Дубников разыскал на складе опытной станции пять крупных метровых резиновых оболочек шаров-зондов и баллон со сжатым гелием. Ниязов съездил на "Победе" Никольского за полсотни километров, к строителям оросительной системы, и привез несколько метров медленно горящего бикфордова шнура.