Трубокуров еще раз вздохнул, вешая на рычаг телефонную трубку. По правде говоря, ему не хотелось сегодня, в последний вечер пребывания на опытной станции, идти в гости. Но, конечно, отказаться от приглашения этого чудесного старика-богатыря было нельзя. И, накинув пальто, Трубокуров вышел из домика.
Много раз с крыльца этого домика он любовался просторами степи, могучей зеленью лесных полос, стройными башнями ветряков, уютными домиками-дачками поселка опытной станции. И каждый раз в этой картине было что-то новое. Степь постоянно менялась, точно море. И вместе с ней изменялся облик всего, что лежало на ее широкой груди. Весной в ясную погоду степь бывала голубой утром, изумрудной - днем и розовой - вечером. А когда набегали облака, переливалась и мерцала в жемчужном сиянии. Летом, в пору суховеев, ее окутывала желто-пепельная дымка, и тогда иной раз казалось профессору Трубокурову, что смотрит он на старую фотографию. И всегда от бескрайной степи веяло могучим простором. Это очень нравилось ученому-горожанину.
Сегодня степь была снова иной. Еще вчера холодный ветер гнал по ней шары перекати-поля. Эти странные растения, точно огромные ежи, забегали на территорию опытной станции и долго сновали туда и сюда, пока не скапливались ворохами у заборов, стен домиков и в посадках. Сюда же ветер забрасывал разноцветные листья кленов, дубов, вязов, акаций, безжалостно, со свистом срывая их с трепещущих ветвей деревьев. А сегодня воздух был неподвижен и чист, и глубокая тишина стояла кругом.
Трубокуров расправил плечи.
"Хорошо, однако, что старик извлек меня из комнаты", подумал он и, запрокинув голову, оглядел небосвод в зените. В последние дни каждый, кто выходил из дому, делал так же.
Даже если тучи плыли над землей, люди смотрели на небо, пытаясь проникнуть взором через них и увидеть новую СЭС.
Сегодня Трубокуров сразу увидел ее - светлую, розоватую каплю как бы на дне гигантской прозрачной голубой пиалы - и, удовлетворенно хмыкнув, зашагал по тропке к зданию "конторы" опытной станции.
Конечно, мысли его перенеслись туда, в заоблачные высоты, в зону неукротимых вечных бурь, ныне отдающих часть своей энергии великому делу строительства коммунизма.
И в который раз за последние дни Трубокуров, так же, впрочем, как и все, кто был участником создания новой СЭС, ощутил гордость за свою Родину - страну, где претворяются в жизнь самые дерзновенные мечты человекатворца!
- Чудесно! - воскликнул он во весь голос и, подражая Терехову, взмахнул руками. - Чудеснейше, дорогие товарищи!.. Вон смотрите - ходит трактор, и не слышно, как он тарахтит. Это энергия покоренных вечных бурь, дорогие товарищи, движет его, а он поднимает целину! А за ним - вы должны видеть оттуда лучше, чем я, - над степью встает стальная решетчатая башня электрической дождевальной установки над артезианским колодцем. И ваша энергия будущей весной заставит пролиться животворными брызгами воду недр земли на новые поля... Привет вам, друзья! - Трубокуров снова взмахнул руками. - Привет!
Он хотел еще раз крикнуть это слово, но язык, как говорят, присох у него к гортани. Трубокуров увидел высоко в спокойном небе темный кружочек, отсвечивающий красным в лучах заходящего солнца. Сомнений быть не могло: это опускался парашют.
"Опять отцепились!" - с ужасом подумал ученый и неловко, вприпрыжку побежал.
Через минуту он ворвался в кабинет начальника опытной станции. Академик Никольский поднялся к нему навстречу:
- Что случилось, Сергей Степанович?
- Парашют... Опускается... - задыхаясь, прохрипел Трубокуров и, чтобы не упасть, оперся обеими руками о стол.
- Парашют? - переспросил Никольский. Но тотчас же тень беспокойства, появившаяся в его глазах при виде Трубокурова, исчезла. Он улыбнулся. - Не волнуйтесь, дорогой профессор. Все в порядке... Это...
- Что же это?
- Фотографии.
- Фотографии?
- Ну да... Выпейте воды, профессор. Вот уж не предполагал, что вы можете быть таким...э-ээ... невыдержанным.
- С кем поведешься, от того и наберешься, - немного приходя в себя, полушутя-полусерьезно ответил Трубокуров и, глотнув из стакана, уже обычным своим спокойным голосом снова спросил, о каких фотографиях помянул академик Никольский.
Академик хлопнул рукой по кипе листков, лежащих перед ним, и сказал:
- Вот телефонограммы астрономов, находящихся там, в стратосфере, на СЭС. Они подытоживают первые свои наблюдения, произведенные с первой в мире высотной аэрообсерватории. Я не очень сведущ в астрономии, но и мне совершенно ясно из сообщений профессоров Кукарина и Трынова, что высотная аэрообсерватория открывает новую эпоху в астрономической науке. Вот пожалуйста... Сообщение о том, что они получили спектрограммы и фотографии оболочек Солнца, в том числе короны, которые, по мнению этих ученых, дадут большой материал для решения проблем строения атмосферы дневного светила. А до этого были сообщения, что они получили также спектрограммы и фотографии атмосферы Венеры, газового хвоста Земли, открытого несколько лет назад академиком Фесенковым, и так далее. И вот эти-то спектограммы и фотографии сейчас спускаются на парашюте.
- Ясно! А я-то подумал, что опускается трос! - воскликнул Трубокуров.
- Нет. Теперь этого не может случиться. Да и не опасно, если случится, - сказал Никольский и продолжал увлеченно: А сегодняшней ночью Кукарин и Трынов начнут документировать фотометодами свои наблюдения за звездными скоплениями! У них есть новые камеры, приспособленные для съемок, с большой экспозицией, несмотря на вибрацию. Ведь СЭС работает и, конечно, немного сотрясается. Есть и небольшая качка. И все же наши астрономы уверены в получении исключительно ценных данных. Кукарин мне вчера говорил по телефону, что звездный мир нашей Галактики просматривается с первой заоблачной обсерватории настолько хорошо, что вскоре Амбарцумян получит новые "вещественные" доказательства правильности своей теории группового происхождения звезд.
Академик Никольский откинулся на спинку кресла и замолчал. Глаза его сощурились. Казалось, что он глядит куда-то далеко-далеко.
- Эх, профессор! - немного времени спустя воскликнул он встрепенувшись. - Много чудесного видел я на своем длинном веку! Иногда вот так закроешь глаза - и проходят перед внутренним взором научные события, одно примечательней и ярче другого. Кто бы мог подумать в начале нашего века, что возможны такие открытия, свидетелями которых мы стали! Я - работник науки, и мне понятны эти свершения, и особенно гигантская поступь науки нашей Родины. Вспомним... Расшифрованы многие тайны атома, тайны живого вещества, тайны жизни на планетах, тайны рождения миров... А успехи в области техники? Кто бы мог подумать в дни моей юности, что будут машины, заменяющие труд десятков тысяч людей, заводы-автоматы, самолеты, мчащиеся скорее звука, микроскопы, увеличивающие в сто тысяч раз, приборы для видения не только ночью, но и в туманах!.. А что еще будет! К великим дерзновениям зовет нас, ученых, народ, партия. Эх, профессор! Как хорошо! Как широки путидороги для советского человека! - Академик Никольский стремительно, по-молодому поднялся. - Ну, идемте, дорогой, теперь к нашему деду. У него вас ждет сюрприз. Какой - не скажу! Идемте...
...Иван Михайлович Дубников встретил ученых на пороге дома. Он с большим достоинством поклонился и, широким жестом указывая на дверь, сказал своим густым басом:
- Прошу гостей в мой курень! Благодарствую за уважение.
В столовой, также поясным поклоном по старинному обычаю, приветствовала Никольского и Трубокурова матушка Акулина: