Оболочку сначала расстелили на лугу и проверили, а потом опять свернули, до старта. Привезли еще и газ для ее наполнения - гелий, в стальных баллонах, как у продавцов газированной воды. В них он сжат под давлением 200 атмосфер. Терехов мне сказал, что потом газ выпустят сначала в матерчатые газгольдеры, а из них уже будут переливать в оболочку.
Один кубометр гелия имеет подъемную силу у земли около килограмма. А всего в оболочку вольют более 10 тысяч кубических метров гелия.
Следовательно, она сможет поднять, за вычетом собственного веса, не менее 7 тонн...
Пришел Митька и мешает писать. Зовет работать в механическую мастерскую. Мы там делаем одну вещь в подарок..."
Николай и не заметил, как, увлеченный чтением, съел свой кусок хлеба с солью.
- В общем, записано все правильно, - сказал он сам себе, долистав тетрадь до страницы, на которой значилось "5 мая". - Будем продолжать...
Но тут ему захотелось снова поглядеть на СЭС. Он встал и подошел к окну. Усилившийся ветер дул порывами. Как раз в тот момент, когда Николай прильнул к стеклу, порыв подхватил и покатил по траве палисадника перед домом выводок цыплят точно горсть больших желтых горошин! У бросившейся за ними клушки парусом вздуло хвост, затем ветер сбил ее с ног и поволок вслед за цыплятами.
"Здорово несет! Ленка радуется, наверно, - ее "ТТ" сегодня много выработают", - подумал Николай, шаря взглядом по небу.
Теперь оно стало мутным и желтоватым, а перистые облака размножились и застилали почти всю область вокруг зенита. Все же юноше удалось увидеть СЭС. Чуть мерцавшее, как опал, светлое пятнышко еле заметно просвечивало через облака. "Все в порядке!" - воскликнул он, и ему еще больше захотелось записать пережитое ночью. Он стремительно вернулся к столу и начал торопливо водить пером:
"Вчера меня послали на аэродром встречать Терехова, улетавшего на один день в Ленинград по каким-то делам. Еще поехали встречать два инженера со станции. Взяли две "Победы" и еще автобус, потому что Терехов телеграфировал, что привезут приборы из Главной геофизической обсерватории.
Когда самолет приземлился, из него вышел Михаил Иванович и с ним два человека. Один из них, как оказалось потом, знаменитый профессор Трубокуров. Тогда в клубе Терехов сказал в докладе, что он главный автор СЭС. Но это из скромности. Главный - Терехов. А все же Трубокуров тоже много сделал.
Инженеры встретили Михаила Ивановича, сразу повели его и Трубокурова к машине и стали рассказывать, как идет подготовка к старту. А другой прилетевший с ним человек остался один. Я решил исправить неудобство, подошел к нему и потом повез на станцию на "Победе". Он оказался очень симпатичный, только все время то улыбался, то хмурился, не поймешь почему.
Сначала я не знал, зачем он приехал. Потом все объяснилось: это пилот-воздухоплаватель, по фамилии Александров. Он назначен к нам помогать проводить испытания. Ведь когда Кругловский заболел, на станции остался лишь один воздухоплаватель - Панюшкин. И мы очень переживали, что ему придется быть в статосфере одному. Девчата прямо плакали. Все в него влюблены.
Тьфу, какую ерунду записал! Однако надо отметить объективно, по полной справедливости: Панюшкин весьма... одним словом, парень боевой! Он один бы справился. Но все произошло по-другому - с ним согласился лететь Александров. Я видел, как их, то-есть Александрова и Панюшкина, познакомил Терехов. Было это уже ночью. Панюшкин сказал: "Очень рад!" А Александров, точно военный, отдал честь и отрапортовал: "Поступаю в ваше распоряжение!" Приятно было смотреть на него. По-моему, он человек тоже замечательный.
Ну, а теперь надо описать самое главное.
Когда свечерело и ветер совсем стих, дед с колхозниками приволокли на старт газгольдеры. Да, я забыл написать, что старт устроили на дне пруда, который спустили, чтоб была котловина: при старте больших аэростатов важно, чтобы было затишье. К газгольдерам прикрепили по многу мешков с песком, иначе они улетели бы, и расставили их по краям стартовой площадки. Затем их соединили с внутренностью оболочки резиновыми рукавами.
В 12 часов ночи начали ее наполнение. Командовал дед. И здорово командовал, чорт возьми!
Газ из газгольдеров выжимали, наваливаясь на них постепенно, и он тек по резиновым рукавам в оболочку.
Сначала она взгорбилась, стала как огромный омет соломы. Потом отделилась от земли. Конечно, чтобы она не улетела, ее держали за стартстропы сто человек. Кроме того, к стропам подвешивали еще и мешки с песком.
Народу было на старте - весь колхоз. По берегу стояли и старики и женщины. А мы, все комсомольцы, были на самой площадке. Многие ребята - в стартовой команде. Только мне и Митьке пришлось просто дежурить у гондолы. На крыше ее мы весь вечер устанавливали различные приборы.
Часа в три ночи, уже заря брезжить стала, академик Никольский вышел к плотине и закричал в рупор: "Отдавай оболочку!" Дед ему ответил: "Есть отдать оболочку". И все, державшие стартстропы, отцепили мешки с песком и стали отпускать стропы на взмах руки вверх и снова перехватывали и задерживали. И вот тогда поднялась над нами огромная махина. Просто удивительно, до чего велика оказалась СЭС! Все небо закрыла. Если смотреть снизу, она была какой-то бесформенной. К земле свисали гигантские складки, точно занавес в театре, и тянулись стропы. Складки образовались потому, что оболочку наполнили всего на одну пятую часть. Полностью наливать ее газом нет смысла: ведь наверху плотность воздуха меньше и газ будет расширяться. Поэтому если оболочку наполнить у земли целиком, то либо ее разорвет, либо большую часть газа все равно надо будет выпускать по мере подъема. Кроме того, тогда баллон будет иметь очень много избыточной подъемной силы, и, чтобы вся система не прыгнула вверх, нужно было бы брать очень много балласта.
Вскоре оболочку отдали вверх еще метров на двадцать пять и к несущим стропам прицепили гондолу, а к ней - поддерживающий трос. Тогда мы с Митькой отбежали на минутку в сторону, чтобы поглядеть на СЭС сбоку. Трудно сказать, на что она похожа со стороны: пожалуй, больше всего похожа на рыбу - головля или сома. Десять-прожекторов освещали старт. Свет их переливался на золотистых боках этой рыбины. Она покачивалась легонько, подрагивала, точно живая. Да, забыл написать: на спине у нее есть плавник, направляющий выступ из дюраля, а также большущий хвост, тоже из дюраля, для устойчивости в воздушном потоке. Это так называемые стабилизаторы.
Когда мы снова прибежали на самую стартовую площадку, в гондолу уже собирались влезть наши отважные пилоты. Академик Никольский и Терехов обняли и расцеловали Панюшкина и Александрова. Потом академик отошел, поднял руку и сказал:
- Счастливого пути, товарищи! Во имя нашей великой Родины! Отправляйтесь!
Пилоты встали около гондолы, которая висела над самой землей, даже касаясь ее иногда амортизатором, и отдали честь, а затем полезли по лесенке-трапу внутрь кабины. Через минуту, наверно, Панюшкин высунулся из окна и доложил, что к подъему все готово. Тогда академик Никольский сказал что-то Терехову, и тот побежал к будке с лебедкой. Затем академик взял рупор и громко скомандовал: "Дать свободу!"
- "Дать свободу!" - повторил еще громче дед, и все, кто придерживал стартстропы, быстро отпустили их.
И медленно-медленно СЭС начала уплывать в небо. Полная тишина наступила сразу на старте. Лишь.шуршал трос, змеей выползая из будки с лебедкой, и похлопывали складки оболочки. Потом все сразу закричали: "Ура!" А некоторые женщины заплакали. Честно, и мне было почему-то не по себе. Какое-то беспокойство закралось в сердце, хотя я прекрасно знаю, что СЭС - замечательная система, и конструкторы ее все сделали, чтобы подъем был безопасным. 3агореться СЭС не может, потому что наполнена гелием, а не водородом. В случае обрыва троса пилоты будут выпускать газ из маневрового клапана постепенно и опустятся на землю. А трос, падая, никому вреда не принесет, потому что к нему прицепляются через каждые 500 метров автоматические парашюты. А на всякий случай и у пилотов ееть парашюты.