— Я бы сказала, что бывало и лучше, только не знаю так ли это.
— Да, мы говорили с доктором Мираж. К сожалению, я не невролог. Но я Ваш ортопед. Вы счастливица.
— Мне уже говорили. Как давно я здесь?
— Вы были в медикаментозной коме на протяжении девяти дней. У Вас разорвана селезенка, сломано несколько костей и серьезная травма головы. Сильный отек мозга. Поэтому мы поместили Вас в кому. Мозгу нужно было время на восстановление. Как я и сказал, Вам очень повезло. Все это заживет. Вы все еще живы, только это имеет значение, — сказал доктор, обводя жестом мое тело, указывая на то, что должно было зажить. На все.
После комы мой мозг работал прекрасно. Я помнила все вещи, которыми со слов Пэкстона он владел. Я резко повернула голову к нему и скривилась от боли. Ах. Хватит так делать. Темно-зеленые глаза смотрели в ответ на меня. В его взгляде ощущалась истинная злоба. Я не могла понять, была ли его улыбка самодовольной или подозрительной. Он словно хищник ждал, пока я оступлюсь, чтобы поймать меня.
— Ты сказал девочки. Какие девочки? — спросила я, изогнув резко брови.
Пэкстон скрестил руки.
— Наши дочери, Роуэн и Офелия.
— Здравствуйте, мы готовы отвезти Вас на сканирование, — сказал медбрат, заходя в палату с девушкой, в руках у которой была карта. Моя карта. Мои предписания.
— Поговорим позже, любимая. Иди лечись, чтобы мы могли отправиться домой, — произнес Пэкстон, подмигивая из-за края стакана с горячим кофе.
Я смотрела на него, пока вывозили мою кровать. Это было неправильно. Это казалось неправильным. Роуэн? Офелия?
— Я не знаю этого мужчину. Не думаю, что он мой муж, — прошептала я медбрату, возвышающемуся над моей головой.
Медбрат наклонился к моему уху, увозя меня дальше по коридору. Запах мужского одеколона достиг моего носа раньше, чем слова моих ушей.
— Давайте хорошенько посмотрим на Ваш мозг. Посмотрим, что там происходит.
Я затаила дыхание, когда поняла, что он не собирался встревать в это. Зачем? Он лишь хотел выполнить свои обязанности. Сделать работу и уйти домой. Я осталась одна, пока не пойму, что делать.
Пэкстона не было, когда я вернулась в палату. Слава Богу. Мне необходимо было время, чтобы разобраться. Понять, что делать. Куда идти. У меня явно где-то были родители.
Поездка на сканирование вымотала меня. После нее я чувствовала себя так, будто меня снова переехал грузовик. Я снова позволила темноте одержать верх, засыпая под монотонный писк. Во сне не было никаких картинок прошлого, ни одного воспоминания о том, кем я была и где жила. Ничего, кроме бессознательной темноты.
Когда я проснулась в следующий раз, за окнами было темно. Я чувствовала раздражение, но не понимала почему. Может из-за того, что невролог так и не пришел, как обещал. Может, потому что чувствовала боль. Болело все. Даже глаза. Может беспокойство появилось от его присутствия. Почему? Почему он был здесь? Почему не мог просто уйти? Наградив его злобным взглядом, я нажала кнопку вызова.
Пэкстон благородно подошел ко мне.
— Я могу помочь тебе. Что нужно?
Я отдернула свою руку от него. Собрав все силы в попытке двинуться. Но один только поворот на бок причинил мучительную боль. Боль, которую я никогда не испытывала в своей жизни. По крайней мере, я этого не помнила.
Я повысила голос, однако он все равно был слаб:
— Хочу выбраться из этой кровати, хочу знать, что со мной происходит, и хочу, чтобы ты ушел. Вот что мне нужно! — Вялые слова — это все, что я смогла выдавить. Мне было больно даже просто повышать голос. Мышцы не работали, а те, в которых была какая-то сила, болели слишком сильно, чтобы их напрягать.
— Серьезно? Слезы? Да ладно! — произнес Пэкстон высокомерным тоном.
Хотелось отшить его, сказать ему, чтобы он проваливал. Слова крутились на кончике языка, но произнести их я не могла. Боль не позволяла.
— Чем мы можем помочь Вам, Габриэлла? — спросила новая медсестра. Она обошла койку, проверяя жизненные показатели и капельницу.
— Мне нужно пописать и что-то от боли.
— У Вас стоит катетер, но я могу дать Вам обезболивающее. Скажите, насколько сильна боль по шкале от одного до десяти.
— Десять, больше десяти. О боже. Дайте мне что-то. Пожалуйста, — взмолилась я. Шея и плечи болели каждый раз, когда я шевелила головой, но я ничего не могла поделать. Боль была невыносима, и думать о чем-то еще я не могла. Хотела, чтобы она просто исчезла.
— Где болит, Габриэлла?
— Не знаю. Везде. Голова, шея, спина, ноги. Везде больно. И мне все еще нужно пописать.