Он пинает тротуар.
— Вот видишь! Мне приходится очень много работать, чтобы заработать свои оценки. Эмиль никогда ни черта не учился, знаешь? — он бормочет, погруженный в свои мысли.
— Кто?
— Эмиль, мой брат, — он разъясняет.
— Оу. Вот почему ты заставил меня пойти сюда?
Я понимаю, что это наводящий вопрос, но мне нравится мучить его.
Гордон просовывает большие пальцы в петли для ремня на джинсах.
— Я думаю, я в долгу перед тобой за то, что ты пыталась вытащить меня из дома. Я знаю, что ты пытаешься сделать, и я ценю это. Не пойми меня неправильно, это просто…
Он делает паузу.
— Это просто что?
Гордон смотрит на меня искоса, немного поднимая голову. Затем он осматривает всю парковку, его ответ теряется где-то за пределами этого места. Я не знаю, что держит его в напряжении, но не нужно быть гением, чтобы понять, что Гордон хотел бы остаться со мной наедине. Я просто хочу услышать подтверждение.
— Где то волшебное убежище, к которому ты должна была меня отвести?
Я улыбаюсь. Видимо, он не понимает, что может получить на причале Мёрфи.
— Недалеко отсюда. Может быть, десять-пятнадцать минут. Почему ты спрашиваешь?
— Ты всегда задаешь столько вопросов? Я последую за тобой.
— Уверен?
— Твоя уникальная возможность сгорит, если ты не отведешь меня туда сейчас же.
— Хорошо, где ты припарковался?
Он указывает на старую коричневую BMW, припаркованную на улице около администрации.
— Хорошо, я встречу тебя там, просто следуй за мной.
Мы пересекаем черту студент-репетитор и направляемся на неизвестную территорию. Но это хорошо, ведь Гордон очаровывает меня. Я знаю, что он переутомлен, слишком серьезен, и даже дерзок время от времени, но всё же… У меня есть чувство, что у него существует другая сторона, которую я ещё не полностью вижу. Я не знаю, какая она, но она есть. И этого достаточно, чтобы втянуться.
Глава 10
Частные святилища на то и частные — там можно размышлять, слоняться без дела и мечтать, и никакая мама не сможет прервать и попросить развесить вещи из стирки, прежде чем они сгниют в стиральной машине. Но Гордон выглядел таким сломленным, настолько подверженным пыткам, он отчаянно нуждался в перерыве, и я не знаю лучшего месте для него.
С учетом наших мелких ссор я понимаю, насколько противоречиво делить с ним моё святилище, но непротиворечивость противоречива в соответствии с тем, как Гордон заставляет меня чувствовать. Я догадываюсь, что это и есть то, что люди подразумевают под отношениями «любовь-ненависть». Как, например, сейчас: я чувствую себя гиперстранно, т.к. Гордон едет за мной. Стоп, он же все еще едет за мной?
Я проверяю зеркало. Да. На месте.
Я поворачиваю на улицу Мёрфи, где трава растёт выше, чем следует, а дома нуждаются в покраске. Я пулей мчусь на Лолите по дороге, возбуждаясь от скорости, затем заворачиваю на подъездную дорожку Мёрфи.
Гордон следует за мной, но я знаю, что на машине скорость совсем не так ощущается. Я направляюсь к гравийной дорожке, ведущей к причалу, и заглушаю двигатель. Гордон хрустит шинами по земле и останавливается. Сняв шлем, я замечаю, что он замер в машине. У этого мальчика проблемы. Я киваю, чтобы взбодрить его. В нескольких шагах от него на нас смотрит цапля.
Наконец, Гордон выходит из машины и плетется ко мне.
— Где мы?
Меня приветствует гул и стрекот сотен насекомых в траве.
— Ты имеешь в виду в буквальном или в переносном смысле?
— Любое объяснение подойдет.
Я начинаю спускаться, Гордон за мной.
— В буквальном смысле, мы в устье. В переносном — это мой дом.
Он кивает с ухмылкой.
— Я могу также жить здесь. Постоянно.
Мы ступаем на старые доски и приближаемся к краю лодочного причала. Вода сегодня слизистая и коричневая. В просветах можно увидеть, как рыба-игла питается мутью с поверхности.
Гордон стоит, скрестив руки на груди.
— И это то место, которое ты так хотела, чтобы я увидел?
Он улыбается, игриво ударяя мою руку со своей стороны. Гордон — крупный, сильный парень, так что я в итоге почти падаю. Не то, к чему я привыкла.
Я сажусь на причал, свешивая ноги с края, и откидываюсь назад.
— Можешь смеяться, сколько хочешь, но, если останешься здесь надолго, увидишь, что это место волшебное.
— Это место отчаянно нуждается в экологическом вмешательстве, вот что.
— Вода и должна так выглядеть, — возражаю я. — Это свежесть и соль, смешанные вместе. Здесь целая хрупкая экосистема.
— Я знаю. Просто пошутил. — Он садится рядом со мной, заслоняя солнце. Мы осматриваемся и слушаем звуки болота, настоящие природные голоса, но Гордону, кажется, всё еще неуютно. Он слишком тихий.
Что бы сделал Рок, если бы увидел меня здесь с Гордоном? Наверное, задал бы миллион вопросов. Кто этот чувак? Зачем ты привела его сюда? Ты думаешь, что он привлекательный? Периферийным зрением я замечаю Гордона, всматривающегося в какое-то движение в воде. Я пользуюсь случаем, чтобы быстро его проверить. Он не брился день или два. Если застигнуть его врасплох, легко увидеть, что он довольно привлекательный.
А то, что он здесь со мной, делает его неотразимым. Он мог бы заниматься своими делами дома, учиться, играть в судоку, заполнять заявления в колледж, но всё не так. Он прилагает усилия, чтобы общаться со мной, чтобы ответить на мой вызов, и чтобы показать, что у него есть большее, чем кажется на первый взгляд.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
Он обнимает коленки.
— Наверное. Я просто... я не знаю, что здесь делаю.
— Так иди, если тебе не комфортно. Ты не обязан…
— Нет, — он прерывает, его голос решителен. — Я чувствую себя комфортно. Да. Вот чего я не понимаю. Я не должен чувствовать себя здесь комфортно. Обычно, просто сидеть для меня неприемлемо, словно я впустую трачу время, когда должен использовать каждую свободную минуту для самосовершенствования.
— Рада слышать. — Я не хочу полностью менять Гордона, лишить его личности или что-то такое. Я только хочу, чтобы он немного расслабился, и это хорошо. Действительно хорошо. — Иногда, — говорю я ему, — я сижу здесь, словно в трансе. Неважно, что произошло за день, неважно, что происходит в мире вокруг меня, я чувствую себя спокойно.
— Кажется, это называется медитацией?
— Ладно. Прости, что мне нужно пятьдесят слов там, где тебе хватает одного.
Я смеюсь. Он тоже.
Я смотрю на воду и рябь на поверхности.
— Но иногда, — говорю я, — я сижу здесь и думаю о людях в других местах, проживающих жизнь параллельно моей. Может быть, какая-то женщина в Афганистане в этот самый момент ищет своих пропавших детей, скрываясь, чтобы спасти свою жизнь, а я в это время сижу здесь, как избалованная маленькая принцесса, беспокоясь, пойдёт ли сегодня дождь или смогу ли я оставить себе мотоцикл ещё на год.
— Ты ничем не можешь помочь той женщине в Афганистане, так что даже не переживай. Этому миру нужны разные люди. Бедные нужны так же, как и богатые. Нужно плохое, чтобы можно было иметь и хорошее, и нужно несчастье, чтобы чувствовать благодарность. Это баланс. Как твоя экосистема.
— Ну, и кто, помимо меня, любит печенье с предсказанием? — дразню я.
— Так и есть.
Он лежит, скрестив руки на груди.
— И я думала, что я циник.
— Ты? — Он смеется. — Ты наименее циничный человек из всех, кого я знаю.
Забавно, потому что Рок, кажется, думает иначе. Удивительно, как один разговор с Гордоном все мои размышления переворачивает с ног на голову.
— И я не циничен, я пытаюсь быть реалистом, — говорит он, закрывая глаза.
Может, он прав? Если бы не эта воображаемая женщина в Афганистане, я могла бы не думать о том, насколько я благодарна. Я могла бы стать настоящим избалованным ребенком, как та девушка, с которой встречался Рок и на которую он продолжал жаловаться. Она никогда не бывала ничем довольна. Через некоторое время, я, наконец, спросила его: «Если она тебя так раздражает, почему ты до сих пор спишь с ней?