— Я понимаю твой интерес. Я бы тоже интересовался. Просто из любопытства, наверное.
— Наверное, — соглашаюсь я, радуясь, что кто-то может сопереживать. Как-то от этого легче.
— Я уверен, что у них были на то причины, у твоих настоящих родителей.
— Ну, я всегда так себе говорила. Но всё равно хочется получить ответы, так что я не могу перестать об этом думать. В этом есть смысл?
Он медленно кивает.
— Да, есть. Трудная задача. Но ты довольно умна, чтобы справляться с такими проблемами.
Я стараюсь не сильно улыбаться, а то он подумает, что меня никто никогда прежде не называл умной. Не знаю, почему меня лихорадит от его слов, но это так. Одобрение от такого парня, как Гордон, может странно повлиять на девушку.
— Спасибо.
Он прочищает горло.
— Но, насчет байка…Ты не боишься попасть в аварию?
Я поворачиваюсь на месте, чтобы посмотреть на него, опираясь подбородком на руку.
— Это так типично.
— Для кого?
— Для того, кто никогда не катался на мотоцикле.
— Откуда ты знаешь, что я ни разу не катался на мотоцикле?
Это точно неправда. Он так блефует, что даже не смешно.
Я закрываю глаза, и сочетание тепла и болотного шума начинает убаюкивать меня.
— Не водил, иначе ты бы не задал мне этот вопрос. Ты снова осуждаешь меня, Гордон?
— Нет, я только спрашиваю, потому что ты не выглядишь той, кто пофигистично относится к риску погибнуть в аварии. Ты кажешься сознательной.
— Я и есть сознательная.
— Но ребята в школе считают тебя бунтовщицей без причины.
— Меня не волнует то, что обо мне думают другие. И то, что я вожу мотоцикл, не означает, что я бунтовщица.
— Да, но сколько ты видела девушек или даже парней, приезжающих на мотоцикле в школу? Выделяться — значит быть бунтовщицей по определению.
— Что ж, я катаюсь на байке не для того, чтобы быть бунтовщицей. Мне это просто нравится. Это не притворство или фальшь. Лолита — часть меня.
— Кто?
— Лолита. Мой байк.
Он смотрит на меня недоверчиво, затем начинает смеяться. И только я решила, что он закончил, хохот продолжается. Я кривлю губы и жду, пока закончится истерика.
— О, Боже … Боже, Хлоя, это… удивительно.
— Что? Что ты смеешься над самой банальной традицией?
Он хохочет ещё сильнее.
— Ты считаешь банальным называть байк по имени?
— Я не называла её. Это сделал мой дядя. Могу я задать тебе вопрос?
— Нет, — он усмехается.
— Это прозвучит странно, но…это ты накрыл мой мотоцикл брезентом пару недель назад?
— Эмм…нет. Зачем?
Судя по его реакции, либо он в самом деле не причастен, либо хороший притворщик.
— Нет причин. Кто-то накрыл её в дождь в первый день репетиторства, но…неважно. Мне следовало догадаться, что ты бы не сделал ничего хорошего для меня, — я наигранно ему улыбаюсь.
— Я мог бы сделать что-то хорошее для тебя. Не будь такой задирой со мной.
Он пытается глядеть на меня равнодушно, но его глаза улыбаются. Я сопротивлялась бы больше, но мне нравится видеть его таким. Он абсолютно другой человек. Я хочу вернуть его на «покажи-и-расскажи»17, чтобы все увидели, какой Гордон Спудинка на самом деле, если сорвать с него маску.
— Задирой? — Я беру кусок гнилой древесины от причала и угрожающе взмахиваю им на него. — Не важничай тут. Я сегодня с тобой не играю в эту игру.
Я указываю пальцем прямо на его нос, но он хватает его и делает вид, словно собирается укусить его.
Я замираю. Некоторые люди игривые по натуре, но некоторых нужно разжечь, медленно довести до кондиции. Я смотрю на улыбающегося Гордона, удерживающего мой палец — так не похоже на то, как он вел себя сегодня в аудитории, или на то, когда мы впервые встретились. Я, определенно, его раскрыла.
И это чертовски сексуально.
Впервые, с тех пор как я знаю его, чувствую нахлынувшее волнение. Не потому что мы сидим здесь, сцепившись пальцами, соприкасаясь кожей и аурой, а потому что я не знаю, как себя чувствовать. Половина моего мозга говорит, что не стоит начинать отношения, не примирившись с потерей любимого человека. Если дело закончится расставанием, то это усугубит травму. Но другая половина моего мозга чует, что моё сердце нуждается в таких чувствах. Чтобы напомнить мне, что в жизни всё ещё есть хорошие вещи.
Всё же сейчас мне нужно сделать какой-то шаг, дать своего рода импульс, но я не могу пошевелиться. Гордон наблюдает за мной карими глазами, изучая мое лицо, вероятно, задаваясь вопросом, что случилось. То есть, ведь именно я попросила, чтобы он приехал сюда, и когда он, наконец, приехал, я впадаю в прострацию. Хотя я и подумывала о том, чтобы разрушить его стену, но, наверное, не верила, что это действительно произойдет.