Успел я добраться до Марти в тот самый момент, когда из чрева птицы стали выпрыгивать потомки Каиновы. А сельчане все стояли, замерев на том самом месте, на коем застало их появление небесной повозки. Смотрели на это чудо, кто со страхом, кто с опаской да любопытством. Даже дети прекратили свою извечную возню. Невдомек им, что это за штука. По пальцам можно пересчитать тех, кто хоть раз в Град наведывался. А мудрость, о сокрытых заветах пращуров, и вовсе никто не слыхивал. Это токмо охотникам, да святым отцам ведомо. Народ и так богобоязнен, зачем его стращать? Я-то в Град почти каждый сезон хожу, за свежим порохом да капсюлями, если тех, что обоз привозит, не хватило. И завсегда отца Якова навещаю, отчитываюсь, а он мне истории рассказывает. Положено так. А сельчане меня сторонятся из-за этого. Но я привык. Доля наша такая, охотничья. Мы же еще и за порядком следить поставлены, между всем прочим. И от зверя лютого село боронить, если медведь-шатун какой забредет, или оголодавшая волчья стая по зиме. Но на этот раз прилетели демоны. Сильные и жестокие и нет на них управы. Мне бы в молитве покаянной у Бога заступничества просить, а я подхватил Марти и охотничью сумку, юркнул в подлесок, да смотрю, что дальше будет. Слова молитвы как-то из головы вылетели, лишь пульс набатом стучит в ушах от душевных терзаний.
Демоны черные все, в серых разводах. Лица не видно. Шапка на них чудная, всю голову закрывает. Как сами видят из-под нее? В руках оружие. Не такое, как моя Марти, но по тому, как его держат, нет никаких сомнений – оружие. Поначалу демоны чего-то опасались, водили стволами в разные стороны, но потом, видать, успокоились. Сельчане стоят, как вкопанные. Бежали бы, дурни! Эх, напрасно им святые отцы про заветы пращуров не поведали. Эх, напрасно. Жутко все как-то. Тихо. Железная повозка перестала гудеть, демоны молчат, сельчане молчат, даже птицы лесные замолкли. Может, и не злые демоны вовсе? Нет, злые, все как по писаному. Один Милке, молодой еще девчонке, подол задрал, набросил на голову, и потащил к железной птице. «И возжелают они жен и дочерей ваших», – всплыли в памяти слова священника. Другой то же с Беляной сделал, что из Веселок, соседней общины, женихаться пришла. Красивая девка. Глаз не отвести. Сын кузнеца нашего ей приглянулся, Велен. И она ему тоже. После праздника сенокоса свадьбу бы сыграли. Велен такого не стерпел. Сбросил оцепенение, шагнул к обидчику и ка-а-а-к взмахнет косой, со всей своей молодецкой силой и удалью. А он силен, привык на кузне молотом махать. Блеснуло на солнце лезвие. Демон лишь пошатнулся, выпустив добычу и вскинув оружие. Не было грохота, лишь жужжание. Сын кузнеца схватился за грудь, на которой расплывалось кроваво-красное пятно, и медленно осел на свежескошенную траву. Истошно завизжала тетка Просковья. Это послужило сигналом для всех, и селяне очнулись, сбросив наваждение. Заголосили бабы и девки, заплакали дети, а мужики, как один, подались вперед, сжимая побелевшими от напряжения пальцами свои косы. А вот демоны… демоны стали стрелять.
Не знаю, что на меня нашло. Видать, зря учил и напутствовал меня отец Яков, что от демонов надобно бежать. Хоть и узрел я, что даже удар косы этим чудовищам нипочем, но тут красная пелена ярости на глаза опустилась.
– Марти, милая, хорошая моя девочка, выручай, – зашептал скороговоркой, поглаживая ореховый приклад. – Ты сможешь, я знаю.
Двигаясь будто во сне, загнал патрон в патронник, и Марти с грохотом выплюнула тридцатидвух-граммовую пулю в ближайшего демона. Еще не успел затихнуть звук выстрела, а рука, словно живя своей собственной жизнью, качнув затвор, выбросила стреляную гильзу и потянулась за следующим патроном. Никогда раньше я не стрелял так быстро. Дым, клубясь, окутал меня, закрывая все окрест. Но Марти сама находила цели. Первый потомок Каина, в которого мы попали, так и остался лежать на выкошенном лугу, не подавая признаков жизни. Остальные, коих настигали тяжелые пули, токмо падали, но сразу же поднимались, как ни в чем ни бывало. Я успел свалить лишь троих, пока демоны не обратили на меня свой гнев. Дымный порох, вспышки и грохот выстрелов выдали мою лежку с головой. Черные силуэты, возвышающиеся над луговиной, до которой не добрались косари, нырнули в густую траву, срываясь из виду. Несколько фигур юркнуло за железную птицу, а оставшиеся без укрытия залегли, затрудняя Марти ее работу. Дождем на меня посыпалась кора и листва, сбиваемые выстрелами супостатов с того дерева, в корнях которого я лежал. Выжившие общинники опомнились, и, подхватывая на руки детей, кинулись врассыпную. Я перезаряжал винтовку, как вдруг что-то блеснуло, загрохотало и подхватило меня, отбрасывая прочь. Оглушенный, с запорошенными землей глазами, рванул я что есть мочи в глубину леса, бережно прижимая к груди мою Марти. Хоть солнце и сияло на небосклоне, бежал, не разбирая дороги, едва угадывая направление слезящимися глазами. Но это был мой лес, где каждая тропинка, каждое деревце и кустик – мои давние знакомцы. Сумасшедшая гонка прекратилась токмо тогда, когда, совсем выбившись из сил, я рухнул в ряску неглубокого болотца. Захлебываясь от грязной воды, задыхаясь от быстрого бега, вполз внутрь гнилого ствола лежащего там дерева, и затих, свернувшись калачиком, отходя от пережитого кошмара. Так и не заметил, как провалился в сон. Проснулся часа через два, судя по солнцу. Чувствовал себя слабым и разбитым, а тело слушалось с трудом, да не от усталости, а от потери крови. Рана рваная. Словно когти медведя располосовали бок. Пострадала даже бедная Марти, потеряв изрядный кусок цевья.