Отец у Максима умер год спустя после свадьбы сына. Подавился костью, за обедом, в одночасье и умер. Глупо и обидно получилось. Прошел солдат от Волги до Берлина и по-смешному погиб дома. У Олега отец не вернулся с войны, утонул в Днепре, когда его форсировали в сорок третьем.
Возле дома Егоровых Олег Павлович замедлил шаг, собраться хотел с мыслями. Хотел предстать перед другом, что называется, в спортивной форме. Прежде чем открыть дверь в избу, откашлялся в кулак, и после этого решительно потянул за скобу. Открыв, спросил:
— Можно?
Ждал: выскочит навстречу Максимка и закричит:
— Входи же, бродяга!
Вместо этого услышал незнакомый женский голос:
— Да, да, пожалуйста!
Олег Павлович перешагнул порог, прикрыл дверь и оробел, увидев стройную невысокую женщину, белокурые волосы сложены на самой макушке вороньим гнездом, и это ему бросилось в глаза, потому что ни разу не видел, чтобы женщины так носили волосы. Олег Павлович поздоровался и сказал:
— К Максиму я.
Из-за перегородки, отделявшей кухню от прихожей, оклеенной обоями, которые кое-где на стыках досок порвались, послышался знакомый, немного хрипловатый голос тети Насти:
— Кто пришел-то, Лена?
Лену опередил сам Ивин:
— Это я, тетя Настя. Олег.
— Олежка! — обрадованно воскликнула тетя Настя, выходя из-за перегородки и на ходу вытирая фартуком руки, чтобы поздороваться с гостем. Подала костлявую, жесткую руку, он вежливо пожал, ощутив на своей ладони шероховатость.
— Проходи, чего у порога-то встал, — сказала тетя Настя. — Это Лена, ты, небось, и не знаешь ее?
— Рада познакомиться, — Лена тоже протянула Олегу Павловичу руку, маленькую, энергичную, с атласной кожей.
— Максима в магазин командировали, — сообщила Лена. — Скоро вернется, вы проходите в горницу.
В это самое время тихонечко скрипнула дверь, и маленькое существо появилось возле Олега Павловича. Это была девочка лет четырех, в вязаном красном платьице, с бантиком в белых густых волосах. Подошла к матери и спросила:
— Мама, это кто?
— У него спроси, — улыбнулась Лена.
Девчушка подняла на гостя доверчивые голубые глаза, и у него радостно екнуло сердце — эти глаза, несомненно, принадлежали Максимке, нигде в мире не было таких глаз. Девчушка требовательно спросила:
— Ты кто?
— Я Олег.
— А я Иринка. Зачем к нам пришел?
— Повидать твоего папу.
— А меня?
— Ну и тебя тоже.
Девочка обняла мать за ногу и недоверчиво поглядела на Ивина.
Олег Павлович не понимал, что такое с ним творится. Неловкость одолела и скованность откуда-то взялась. Если бы не ободряющий взгляд тети Насти, убежал бы, сославшись на какое-нибудь срочное дело. Однако чудно смотреть на эту девчушку, нет, не просто девушку, а Максимкину дочь, и даже как-то странно было — у нее, махонькой и совсем незнакомой, родные Максимкины глаза. И глаза эти, конечно же, должны все знать про Олега, а вот ничего не знают, именно это-то было странным.
Олега Павловича заставили пройти в горницу, усадили на диван, как дорогого гостя, а он так и не мог обрести уверенности и сидел истуканом на краешке дивана, опустив руки между колен. Наверно, со стороны жалко на него смотреть, и позу принял такую глупую, но что делать? Между тем ему не хотелось показаться Лене неуклюжим и смешным, этаким деревенским недотепой. Иринка осталась с бабушкой на кухне, слышно было ее щебетанье, и Олег Павлович про себя молил, чтоб тетя Настя с Иринкой пришли сюда, тогда бы и неловкость развеялась. Но у них на кухне были свои заботы. Лена задавала ничего не значащие вопросы, он отвечал односложно и видел, что ей тоже неловко. Тогда стал расспрашивать про Магнитку. Лена вроде оживилась. Выросла в Магнитогорске и любила его, но как истая горожанка не упустила случая пожаловаться на городское житье.
— У вас тут хорошо. Тихо. И воздух чистый.
— Воздух у нас чистый, — согласился Олег Павлович и подумал: «Скорее бы Максимка возвращался, что ли?»
— Часто ездите в командировки?
— Всякое бывает.
— Мы живем на третьем этаже, под окнами трамвай ходит, посуда дребезжит в шкафу. Иринку одну боязно отпускать на улицу. У вас тут спокойно. Бегает на улице, и я не боюсь. Уже подружкой обзавелась, соседской девочкой.