— Был на собранье-то?
— Был.
— Не свербило на душе?
— Почему же должно свербить?
— Я и говорю — кавалеры нынче пошли. Ты бы хоть за Тоньку-то заступился.
— Без меня заступников некуда было деть.
— Не морочил бы девке голову, право слово. А то ездишь тут, трешься возле да около.
— Лепестинья Федоровна, не ругайтесь! Я ведь езжу сюда по работе, не баклуши бить.
— Знамо дело, не баклуши бить! А разница какая, для Тоньки-то разница какая? Я ее с каких пор знаю — с самых пеленок, рядом живу, небось, она мне что дочь родная. Матери другой раз не скажет, а мне откроется. Вот и толкую тебе. Думаешь, я какая сводня?
— Что вы, Лепестинья Федоровна! — смутился Олег Павлович.
— А коли так, вот тебе мой совет: либо убирайся из Медведевки и больше глаз не кажи, либо скажи ей, что есть у тебя другая краля.
— Нет у меня другой!
— И-их, дуралей, чего ж ты тогда ждешь? Такая девка по нему сохнет, да таких девок на тыщу одна!
— Может, на миллион? Подвели!
— Тут давно подведено и подводить нечего. На мильон!
Она занялась своим делом, а он вошел в приемную, сел на стул, не зажигая огня, размышлял. Растревожила его Лепестинья Федоровна, зачем только растревожила, без того на сердце камень пудовый лежит. Выглянул в коридор, сказал:
— Помогли бы мне, что ли.
— Какая тебе помочь-то нужна? Ох и мужики пошли, хуже баб.
— Позовите сюда Тоню.
Лепестинья Федоровна выпрямилась, приставила к стене скребок, так поглядела на Ивина, что ему даже стыдно стало за свою просьбу. Но Лепестинья Федоровна вдруг с готовностью сняла фартук, заправила за платок выбившиеся волосы и согласилась:
— Доброму делу как не помочь? Жди здесь, я на одной ноге!
Когда за нею хлопнула дверь, Ивин включил в приемной свети принялся расхаживать взад-вперед, заложив руки за спину. Ладно ли сделал? Глупо, конечно! Лепестинью Федоровну в посредники позвал. Бабка Медведиха узнает — стыда не оберешься. Если не решился идти к Тоне сам, то как же насмелится высказать главное? Слова в горле застрянут. Тогда зачем было затевать встречу?
Экий ты, Олег, сухарь! Обязательно уж и о главном. Привык на работе: коль куда идти, то обязательно по делу. На свидание разве так ходят? На свидание идут и не знают, о чем будут говорить.
Зря послал Лепестинью Федоровну. Хоть следом беги и возвращай ее. Совсем у тебя пошло-поехало через пень-колоду, цельности не стало. Правду Максим заметил — измельчал я. Загорелся встречей с Тоней, а когда настал час, то готов ползти напопятную. Нецельный у тебя характер. И хорошо, что об этом знаешь только ты сам, не то от стыда глаза бы не поднять. Беспалова в тебе частичка сидит. Сидит, сидит — не спорь.
Но Беспалов тоже человек. Правда, вялый, не загорается, коптит, лишь против Тони проявил строптивость и прыть, но это скорее от страха. Боится, что с него тоже спросят за то «ЧП».
Опять повело тебя на философию. Ох, Олег, Олег, останешься ты на всю жизнь холостяком. Послал старуху за девушкой, а сам расфилософствовался бог знает о чем.
Лепестинья Федоровна вернулась не скоро. Вошла в освещенный коридор и первым делом на свои резиновые сапоги внимание обратила — грязи налипло! Олег Павлович, услышав, как она хлопнула дверью, вывалился в коридор: что принесла?
— Страшимая грязь, на дворе темнотища — глаз выколи, — проговорила Лепестинья Федоровна. — Неужто не может начальство приказать хотя бы щебенкой дорогу завалить. Ты бы на наших покричал, боишься голос-то поднять, боишься, у Михайловича вон какой голосище, чисто труба иерихонская, забьет твой-то.
— По себе меряешь, Лепестинья Федоровна!
— Молчи уж. Спроси — кого я боюсь на свете? Атомной бомбы и то не боюсь.
— Ну, что? — поторопил Ивин. — Придет?
— В такую-то грязюку киселя хлебать? Сам иди. Я так и сказала: сам придет.
— Сам так сам. Куда идти?
— Домой к ней и иди. Найдешь? У калитки будет ждать.
— Спасибо!
— Голову-то девке не крути: женись. Не позовешь на свадьбу — сама приду. Не спесивая.
Последних слов Олег Павлович не слышал.
Зыбкины жили возле речки. Торопился, но скоро умерил шаг — нелегко шлепать по грязи в темень.
У домика Зыбкиных два окна на улицу и три во двор. Калитка тесовая, крытая шифером. Садик с маленькой зеленой елочкой и кустами сирени. В окнах горит свет, падает светлыми разводами на аспидно-черную землю, на голые ветви сирени, кое-где отражается в лужицах на дороге. Елочка облита светом, маленькая, но горделивая, вершинку вытянула кверху.