— Согласна. Только справедливость всегда обходила меня стороной. Попробую ее восстановить, а потом и о счастье можно подумать.
— Конечно. Я ни о чем не хочу тебя расспрашивать. Просто я буду приплывать к этим берегам и ждать.
— Тот, кто очень хочет, тот своего добивается.
Они долго молчали, потом Наташа спросила:
— Как мне попасть на берег?
— Только с аквалангом. Близко подходить мне нельзя. Нам ничего не сделают, просто потребуют выйти из территориальных вод России. У нас нет визы. Но при хорошем ветре ни один катер за нами не угонится, а по части крутых виражей им и вовсе не подойти к нам. Увернемся. Подойдем поближе, тогда нырнешь.
— Если мне память не изменяет, у нас в запасе есть «Мадам Клико»? Я ничего не имею против шампанского. А ты?
Они отправились в каюту и устроили пирушку. Вечер был наполнен смехом, весельем и дурачествами. Оба вели себя как дети, им было хорошо.
Солнечное утро для Анжело стало серым и печальным. Когда он проснулся, Натали на яхте уже не было. Он знал, что это должно случиться, но не думал, что будет так. Словно оборвался кровеносный сосуд — резко, сразу. Стало очень больно.
На столике рядом с опустевшей бутылкой из-под шампанского лежал бриллиант «Синеглазая Афродита».
Три дня Наташа никуда не могла уехать, сидела на берегу и смотрела на одинокую яхту в море. Там она оставила свое счастье. На четвертый день паруса вздулись, и белый парусник унес в море огромный кусок ее сердца.
На этот раз она не проронила ни слезинки.
Часть третья
ЧАСОВОЙ МЕХАНИЗМ
Глава I
Ни один иностранный турист, ни один петербуржец или гость северной столицы не гулял так подолгу по городу и не останавливался возле каждого дома, чтобы пристально и подолгу разглядывать вековые камни, карнизы и окна. Странная женщина гуляла по городу и улыбалась прохожим. Они ей нравились уже потому, что говорили по-русски и вряд ли страдали от того, что в их кошельках нет лишнего миллиона долларов. Свободные от предрассудков, чрезмерных амбиций и алчности, петербуржцы, не избалованные роскошью, занимались своими повседневными делами, радовались вовремя выплаченной зарплате, добрым ласкам любимых и вовремя возвращенным долгам.
Наташа присаживалась в открытых кафе, ела мороженое, пила Советское шампанское и млела от удовольствия. Она мечтала об этом мгновении долгие годы, как о чем-то несбыточном.
Прогулка длилась с шести утра, когда она сошла с поезда, и продолжалась до пяти вечера, пока ноги сами не привели ее на улицу Достоевского. Это случилось против воли, на уровне подсознания. Значит, так надо. Наташа нашла дом под номером четыре, вошла в парадное. Квартира двадцать семь была на третьем этаже. Она позвонила. Дверь открыла молодая женщина, ровесница Наташи. Из кухни доносились приятные запахи готовящейся еды. Хозяйка вытерла руки о фартук и спросила:
— Вы к нам?
— Скорее всего, нет. Здесь когда-то жила Мария Алексеевна Самойлова. С двумя ребятишками дошкольного возраста.
— Вы, вероятно, давно здесь не были. Мы живем в этой квартире три года. Купили ее через агентство недвижимости. Кто был ее владельцем раньше, я не знаю. Мы имели дело с менеджерами.
— В каком агентстве, не помните? Вы извините, просто я ищу свою подругу.
— Кажется, «Феникс». На Литейном проспекте. Претензий мы к ним не имеем. Оформили быстро, без проволочек, и цена вполне приемлемая. Мы довольны.
— Спасибо. Извините за беспокойство. — Ой, кажется, горит!
Девушка побежала на кухню. Наташа сама закрыла дверь и позвонила в квартиру напротив. На этот раз ей открыла пожилая женщина. Лицо исполосовано морщинами, глубоко посаженные добрые серые глаза. Одета в черное платье с кружевным белым воротничком. Истинный образчик старой петербургской интеллигенции.
— Извините за беспокойство и за фамильярность, ваше отчество Кузьминична?
— Совершенно верно. Меня зовут Зинаида Кузьминична.
— Я подруга Маши Самойловой. Она жила когда-то в квартире напротив.
— Бог мой! Какое счастье! Заходите, милочка, милости прошу. Как я рада!
Старушка была так взволнована, что заметалась, не зная, куда провести гостью. Наконец они вошли в просторную комнату, заставленную старой мебелью из темного дерева с резными дверцами и карнизами. Наташу усадили в кресло, вероятно в хозяйское, сама старушка села на стул с высокой готической спинкой.
— Хотите чаю?
— Спасибо. Не беспокойтесь. Я только что пообедала.
— Ну как там Маша?
— Вы ее давно не видели? — вопросом на вопрос ответила Наташа.
— Больше трех лет. Она уехала с мужем в Израиль и не вернулась. Могу сказать точно: она улетела двенадцатого октября девяносто девятого года.
— Улетела с мужем? Понимаю. Мы с Машей познакомились в самолете. Я тоже летела в Израиль по трудовому соглашению. Обещала к ней зайти, как только вернусь. Маша собиралась жить в России.
— Да. И мне она так говорила. Я очень удивилась, что Маша осталась в Израиле. Даже не поверила этому. Я очень хорошо ее знала. А потом, у них дача под Пушкином, хороший участок, Маша великолепный садовод и огородник. Одних огурцов на зиму закатывала три десятка банок, варила варенье, сама облепиховое масло научилась делать. И дети все лето были на свежем воздухе.
— А как вы узнали, что она там осталась?
— Мужа ее случайно встретила, Марка. Полное имя Марк Григорьевич, если мне не изменяет память. Я выходила из своей квартиры, а он из Машиной, с двумя господами из агентства по недвижимости. Увидев меня, он немного растерялся. Я его спросила, где Маша. Он мне ответил, что Маша с детьми осталась в Израиле. Его родители купили им дом, и они будут жить там, а он приехал в Россию продать ее квартиру. Они поженились, и у них все хорошо.
— И давно это было?
— Месяца через два после их отъезда. Больше я Марка не видела и Машу тоже.
— Кажется, у Маши есть брат. Вы о нем что-нибудь знаете?
— Боря? Конечно. Он живет в Москве. Военный. В Петербург приезжает редко. Борис появился здесь спустя полгода после отъезда Маши. Представляете, за все время Маша не написала ему ни строчки из Израиля. Он был поражен, узнав, что ее нет и квартира продана. Это не вписывается ни в какие рамки, как он выразился. Тогда почему Маша не продала дачу? Боря сначала поехал туда, и соседи ему сказали, будто Маша там не появлялась. В погребе стоят все ее соленья и варенья. Он приехал сюда, а тут — чужие люди. Они сменили номер телефона, поэтому он не мог дозвониться из Москвы, бросил все дела и приехал. Боря был очень напуган, это я поняла по его виду.
— И больше вы его не видели?
— Видела. На Невском. Он меня не заметил. Прошел мимо, куда-то торопился. Боря немного прихрамывает, и я обратила на него внимание из-за этого. Одет он был как-то странно. Я очень удивилась.
— Вы знаете точный адрес дачи?
— Поселок Звонница, где-то рядом с Пушкином. Пешком недалеко. Там кооператив дачный. Участок покупал первый муж Маши. Они сами строились. Рукастый был парень. Глупо погиб, так его жаль. Он обожал и Машу, и детей. Они жили очень хорошо.
Наташа посидела еще немного и ушла.
Сначала надо выяснить все, что касается Марка Григорьевича, мужа Маши. О турагентстве, через которое ее и Машу отправили в Иорданию, она узнает позже. Для этого ей надо съездить в Москву, в то самое общежитие, где она жила, и забрать свои документы. Российский паспорт подлежал обмену, а у Наташи не было прописки. Хлопот предстояло много. До ночного поезда в Москву оставалась уйма времени, и она отправилась в агентство по недвижимости.
Коммерческое предприятие требовало коммерческого подхода. Теперь это не называлось взятками, а оплатой услуг. Никого не пришлось уговаривать раскрывать чужие личные дела. Платишь и получаешь информацию. Платить пришлось много и на каждом этапе, переходя от одного чиновника к другому. И вот материалы купли-продажи с квартиры Маши лежали перед ней. Сделка совершена на законных основаниях. Мария Алексеевна Самойлова выдала доверенность на имя Марка Григорьевича Эпштейна с правом распоряжаться ее имуществом — продавать, покупать и обменивать. Доверенность составлена по всем правилам и нотариально заверена. Комар носа не подточит. Марк Эпштейн продал квартиру Маши в очень короткий срок благодаря заниженной цене.