— Тебе точно нужно ехать? — неожиданно проговорил Эадульф.
Фидельма красноречиво пожала плечами.
— Да, — просто ответила она. — Мне нужно вернуться домой. Теперь, когда Его Святейшество одобрил и благословил устав моей обители, моя миссия закончена и я могу вернуться в Кильдар. Кроме того, у меня письма для Ультана Армакского. — Она замолчала, задумчиво глядя ему в лицо. — А ты еще долго собираешься оставаться в Риме?
Теперь уже Эадульф неопределенно развел руками.
— Трудно сказать. Может быть, даже пройдет несколько лет, прежде чем мы сможем отправиться домой в Кентербери. Новому архиепископу нужно многое объяснить и ввести в курс дела.
У Фидельмы округлились глаза. Она ничего еще не слышала о назначении нового архиепископа.
— То есть Виталиан все-таки назначил нового главу Кентербери? А я-то удивлялась, почему ты вчера весь вечер пропадал на каких-то переговорах. Я уже думала, что уеду, не увидев тебя. А кого назначили — Адриана, настоятеля Хириданского?
Эадульф неловко переступил с ноги на ногу.
— Пока что об этом никто не должен знать, на самом деле. Но… — он сделал выразительный жест и понизил голос: — Нет, не Адриана. Он сам ответил отказом на предложение Папы. И сперва он посоветовал еще одного настоятеля, по имени Андрей, но тот оказался слишком слаб здоровьем для такого поста.
— И что же? Кого выбрали? Только не говори, что брата Себби…
Он тепло усмехнулся.
— Нет, не Себби. Это пожилой монах по имени Теодор, грек из Тарса. Последние несколько лет он живет в Риме беженцем. Тарс захватили арабы-магометане, и ему пришлось бежать сюда, чтобы спастись.
Фидельма очень удивилась.
— Грек? С восточной тонзурой?
Эадульф улыбнулся понимающе.
— Я так и подумал, что ты оценишь всю забавность нынешнего положения. Но Теодор обещал после обучения обратиться в римскую веру.
— Эта подробность, должно быть, придется очень не по нраву вашим саксонским королям и духовенству, — заметила Фидельма. — А в особенности нашему другу Уилфриду из Рипона.
Эадульф согласился.
— Поэтому мы и должны остаться здесь еще на какое-то время. Его Святейшество Виталиан назначил Адриана наставником для Теодора, чтобы учить его римской вере. Более того, Адриан отправится вместе с ним в Кентербери в качестве сопровождающего, чтобы следить, как бы Теодор не стал вводить там греческие обычаи, хотя вам, должно быть, все равно — с точки зрения Колумбианской церкви разница невелика.
Фидельма ехидно улыбалась.
— Нет, это было бы уже интересно: решение синода Витби в пользу Рима отменяет назначенный Римом епископ.
Эадульф понял колкость, но был серьезен.
— Ты говорила, многие будут недовольны этой кандидатурой.
— Да. Как насчет брата Себби и Инэ?
— Инэ согласился быть личным слугой Теодора. А Себби некоторое время еще пробудет здесь, а потом вернется и станет настоятелем Стэнграндским, тем самым осуществив свою давнюю мечту. Больше ему ничего и не нужно.
Фидельма метнула в его сторону быстрый взгляд.
— А ты?
— Я? Я пообещал Папе Виталиану остаться при Теодоре скриптором и консультантом по саксонскому праву и обычаям. Поэтому-то мы еще не очень скоро сможем отправиться домой. Во-первых, Теодора необходимо обучить многим вещам, а во-вторых, он простой монах. И ему еще предстоит пройти посвящение в сан священника, потом диакона, а затем и епископа, а перед этим — отречься от обычаев Восточной церкви в пользу римских.
Некоторое время Фидельма молча разглядывала деревянные доски причала, как будто там было что-то интересное.
— То есть ты не вернешься в Кентербери, пока Теодор не будет подготовлен?
— Да. А ты сейчас поедешь в Кильдар? Насовсем?
Фидельма изменилась в лице и не стала отвечать.
— Мне будет не хватать тебя, Эадульф…
Послышались шаги, и на причале появилась знакомая высокая и надменная фигура — настоятельница Вульфрун. При ней были две издерганные служанки, которые с трудом волокли ее узлы, а она кричала на них обычным своим резким голосом. Вдруг Вульфрун заметила Фидельму с Эадульфом, велела служанкам остановиться и нарочно повернулась к ним спиной. Она решила расположиться там, на солнце, вместо того чтобы пойти под тень навеса, где сидела Фидельма.
— Погибели предшествует гордость, а падению — надменность, — пробормотала Фидельма.
Эадульф понимающе улыбнулся.
— Похоже, урок не был ею усвоен, — согласился он. — Конечно, ей пришлось не по нраву то, что правда открылась. Она предпочла бы жить в своих грезах о том, что она настоящая принцесса, а не бывшая рабыня.