Фидельма энергично помотала головой:
— Нет.
— Ну, лично для меня совершенно ясно, что Ронан виновен.
Фидельма плотно сжала губы — нехороший знак.
— Позволь, я напомню тебе о нашем договоре: наше решение о виновности или невиновности должно быть единодушным. Я намерена продолжать расследование. И буду делать это одна, если нужно.
Лицо Эадульфа выражало досаду и разочарование. Ему казалось, что задача решена. Но он знал, что для епископа Геласия два ответа — еще хуже, чем ни одного. В то же время ему было не по себе. Он знал, что Фидельма обладала редкой способностью глубоко погружаться в проблему и находить решение там, где он меньше всего ожидал найти ответ. То, как она разрешила дело в Витби, произвело на него сильное впечатление. Но сейчас все так просто. Неужели она этого не понимает?
— Хорошо, Фидельма. Я убежден, что Ронан виновен. Об этом свидетельствуют его действия. Я готов доложить об этом Геласию. Однако я хочу выслушать все доводы против этого, какие у тебя есть.
Брат Эадульф заметил, что некоторые из процессии уже с интересом поглядывают на них.
Он взял Фидельму за руку и повел ее через кладбище по направлению к высокому мавзолею, украшенному мраморной надстройкой.
— Я знаю место, где мы сможем поговорить об этом в более спокойной обстановке.
Фидельма с удивлением увидела, что у дверей мавзолея на корточках сидит мальчик, а перед ним корзина, полная восковых свечек. Эадульф положил монету в чашу, которую паренек держал перед собой, и взял свечу. Мальчик вытащил кремень и трут и зажег ее.
Не говоря ни слова, Эадульф повел Фидельму внутрь. Они оказались в узком лестничном колодце склепа, лестница вела вниз, во мрак.
— Где мы, Эадульф? — спросила Фидельма, когда он начал медленно спускаться по вырезанным из камня ступеням.
— Мы в одной из тех катакомб, где похоронены первые верующие, — ответил он.
Он держал свечу высоко, освещая путь вниз по лестнице, двадцатью с лишним футами ниже переходившей в широкий коридор, вырубленный в камне.
— В пригородах Рима есть шестьдесят таких кладбищ, ими пользовались вплоть до конца прошлого века. Говорят, за последние четыре-пять веков здесь похоронено около шести миллионов христиан.
Фидельме было видно, что коридор-туннель ведет в целую сеть подземных галерей, расположенных в основном под прямым углом друг к другу, хотя иногда довольно хитро изгибавшихся. Шириной они были около шести футов и до десяти футов в высоту.
— Кажется, эти туннели вырезаны в сплошном камне, — заметила она, останавливаясь, чтобы рассмотреть стены.
Эадульф с улыбкой кивнул.
— В окрестностях Рима много вулканического камня, который иногда используют для строительства. Он сухой и пористый, его легко обрабатывать. Галереи, сделанные нашими братьями во Христе, были вполне пригодны для проживания и часто служили убежищами во времена гонений на веру.
— Но как же они дышали под землей?
Эадульф указал на небольшое отверстие у них над головами.
— Видишь? Строители специально для этого сделали отверстия на расстоянии в три сотни футов друг от друга.
— Огромные же это должны быть конструкции, если это — всего лишь одна из шестидесяти.
— Да, — согласился Эадульф. — Они значительно расширились во времена императоров Аврелия Антонина и Александра Севера.
Неожиданно они вышли в просторное помещение с длинными нишами в стенах. Некоторые ниши были пусты, некоторые же были заложены резным камнем.
— А здесь — склепы, — объяснил Эадульф. — Эти ниши называются локулусы, в них помещается тело. У каждой семьи был такой склеп, куда они хоронили умерших, он назывался аркосолия.
Фидельма не без восхищения рассматривала красивые яркие фрески, украшавшие склепы. На своде была надпись:
Hic congestajacet quaeris si turba Piorum, corpora Sanctorum retinent veneranda sepulchra…
— Если хочешь знать, здесь лежат тысячи блаженных, — перевел Эадульф на ирландский. — Эти высокочтимые гробницы хранят тела святых.
Фидельма была потрясена.
— Эадульф, это необыкновенно. Спасибо, что ты мне это показал.
— В Риме есть и еще более замечательные катакомбы, например, те, что под самим Ватиканским холмом, где покоятся Петр и Павел. А самый большой склеп — это гробница блаженного Каликста, папы и мученика, на Аппиевой дороге.
— Эадульф, я бы охотно посмотрела все это — но не сейчас, — вздохнула Фидельма. — Сейчас нам все-таки нужно поговорить о смерти Вигхарда.
Эадульф глубоко вздохнул, остановился, поставил свечу на каменный уступ, облокотился спиной на стену и скрестил руки.
— Почему ты так уверена в невиновности Ронана Рагаллаха? — спросил он. — Не потому ли, что он ирландец?
В неровном свете свечи глаза Фидельмы словно бы вспыхнули недобрым огнем. Эадульф увидел, как она резко вдохнула, и приготовился встретить ее гнев. Но ничего не произошло, она лишь тихо выдохнула.
— Нехорошо с твоей стороны так говорить, Эадульф. Ты достаточно хорошо меня знаешь.
Эадульф уже пожалел о своих словах, едва произнес их.
— Прости меня, — искренне сказал он.
Повисла неловкая пауза. Наконец Эадульф произнес:
— Но ты же не будешь спорить, что поведение Ронана говорит в пользу того, что он виновен?
— Конечно, — согласилась Фидельма. — Это очевидно… пожалуй, даже слишком очевидно.
— Не все убийства так запутаны, как убийство Этайн в Витби.
— Безусловно. Я и не утверждаю, что Ронан Рагаллах невиновен. Я хочу сказать, что, прежде чем установить его виновность, необходимо ответить на несколько вопросов. Давай рассмотрим их.
Она выставила ладонь, чтобы загибать пальцы.
— Согласно показаниям, Вигхард стоял на коленях, когда его задушили веревочными четками. Почему он мог стоять на коленях?
— Потому что он молился?
— И убийца смог проникнуть в его опочивальню, подойти к нему сзади, отнять у него четки и задушить его, прежде чем тот успел даже подняться с колен? Это по меньшей мере странно, не правда ли? Тогда придется поверить в то, что Ронан двигался бесшумно, как кошка. Мы, однако, знаем, что Ронан довольно грузный человек, к тому же склонный к одышке.
— Может быть, Вигхард пригласил Ронана к себе и… — начал Эадульф.
— И его попросили подождать, в то время как Вигхард, преклонив колени и спиной к нему, молился? Маловероятно.
— Хорошо. Но обо всем этом мы сможем спросить самого Ронана Рагаллаха, когда его поймают.
— Да. А пока у нас возникает вопрос: должно быть, Вигхард достаточно хорошо знал убийцу, если не опасался совершать при нем молитву таким образом? — заметила Фидельма. — Скажи мне как секретарь убитого: был ли Вигхард вообще знаком с братом Ронаном, не говоря уже о том, знал ли он его настолько хорошо, чтобы доверять ему?
Эадульф слегка приподнял плечо и опустил его.
— Не могу сказать, чтобы Вигхард знал Ронана, — признался он.
— Хорошо. Вот что еще меня смущает. Свидетели сказали, что, когда Ронан Рагаллах убегал из покоев Вигхарда, оттуда пропало золото, серебро и монеты. Предположили, что это и было одной из причин убийства.
Эадульф склонил голову, неохотно соглашаясь.
— Кроме того, мы услышали, — продолжала Фидельма, — что у брата Ронана ничего не было в руках, когда его видели в коридоре. Когда его задержали во внутреннем дворе, у него также ничего не было в руках. Стража провела обыск, но похищенного золота и серебра не обнаружила. Если Ронан убил Вигхарда и через несколько мгновений его увидели бегущим из покоев убитого, почему его видели без этих драгоценностей, которые, прямо скажем, занимают немало места?
Эадульф прищурился. Его раздражало, что он не понимает хода мыслей Фидельмы. Он усиленно думал.
— Потому, что Ронан убил Вигхарда раньше и забрал сокровища, — заговорил он через некоторое время. — Поэтому, когда Марк Нарсес нашел тело, оно уже было холодным. Или потому, что Ронан убил его раньше, а потом вернулся, чтобы что-то забрать, и его поймали. Или просто ему кто-то помогал.