Она смотрела округлившимися глазами то на Эадульфа, то на Фидельму.
— Отчасти, — согласилась Фидельма. — Монаха арестовали, но его вина еще не доказана.
Девушка на мгновение раскрыла рот и тут же закрыла снова. Это непроизвольное движение не ускользнуло от внимания Фидельмы.
— Вы хотели что-то сказать? — подбодрила ее она.
— Просто я видела этого брата-ирландца утром в день убийства, в садах при domus hospitale. Он был полный, круглолицый и с такой смешной тонзурой, какую носят ирландцы.
Эадульф подался вперед.
— Вы видели этого монаха?
— Ну да. Он стал расспрашивать меня о свите Вигхарда. Кто сопровождает его в этой поездке и так далее, но в это время пришла настоятельница Вульфрун, и мне нужно было уйти с ней. И я слышала, что тот монах, которого искала стража, был как раз толстый и круглолицый ирландец.
Воцарилось молчание. Фидельма задумалась, откинувшись на стул.
— Давно ли вы в монастыре Шеппи? — неожиданно спросила она.
Девушка, казалось, была озадачена внезапной сменой темы.
— Пять лет, сестра, ну, или чуть дольше.
— Как давно вы знаете настоятельницу Вульфрун?
— Немного дольше…
— То есть вы познакомились еще до того, как попали в Шеппи?
— Да, — согласилась девушка.
— А где это было? В другой обители?
— Нет. Вульфрун помогла мне, когда я была в беде.
— В беде?
Девушка не ответила и не стала уточнять, а только кивнула.
— Где это было? — настаивала Фидельма.
— В королевстве Свитхельма.
— Значит, — быстро спросил Эадульф, — вы родом из королевства восточных саксов?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Родом я из Кента. Но в детстве попала в королевство Свитхельма, а потом вернулась обратно в Кент, вместе с настоятельницей Вульфрун, когда она пригласила меня в свою обитель в Шеппи.
— Значит, с тех пор вы чувствуете себя в долгу перед настоятельницей? — заключил Эадульф.
Эафа пожала плечами, давая понять, что это и так ясно. Фидельме стало жаль девушку.
— Простите меня, Эафа, за все эти расспросы, мы уже почти закончили. Еще только одно. Вам известно, что по закону Церкви вы — свободный человек?
Эафа чуть нахмурилась.
— Но ведь закон требует послушания? — с вызовом спросила она. — Я всего лишь монахиня и должна повиноваться моей матери-наставнице во всем.
Фидельма решила не уточнять свою мысль, боясь расстроить девушку.
— Главное, чтобы вы понимали, что ни один человек, какого бы сана он ни был, не имеет права вас оскорблять.
Эафа вспыхнула, внезапно подняла глаза и взглянула в лицо Фидельмы, понимая, на что намекают ее слова.
— Я могу позаботиться о себе, сестра Фидельма. Я выросла в деревне и прошла тяжелую школу, пока достигла совершеннолетия.
Фидельма грустно улыбнулась.
— Я просто решила, что стоит вам об этом напомнить.
— В любом случае, — Эафа запальчиво приподняла подбородок, — я не понимаю, какое эти вопросы имеют отношение к убийству Вигхарда.
Она явно не хотела говорить про Путтока и его поползновения. Фидельма только надеялась, что девушка поймет, что ей есть куда прийти за помощью, если что-то случится.
— Вы уже очень помогли нам, Эафа. Это все… пока что.
Девушка ответила таким же резким кивком и встала, собираясь уходить. Когда Фурий Лициний открыл перед ней дверь, на пороге возникла худая и длинная фигура желтолицего епископа Геласия. Эафа опустилась на одно колено в глубоком саксонском поклоне, а Фидельма и Эадульф встали, приветствуя номенклатора папского двора.
Геласий вошел, рассеянно улыбнувшись сестре Эафе, та быстро поднялась и поспешно убежала. Фурий Лициний почтительно застыл, потому что следом за епископом в комнату шагнул Марин, супериста, военный комендант.
— Я решил, что должен навестить вас и узнать, пришли ли вы к какому-либо заключению, — сообщил Геласий, глядя то на Фидельму, то на Эадульфа.
— Если вы хотите знать, решили ли мы это дело, — ответила Фидельма, — то ответ будет отрицательный.
Епископ выглядел разочарованным. Он прошел к стулу и тяжело сел.
— Я должен вам сказать, что Его Святейшество желает получить ответ как можно скорее.
— Так же как и я, — ответила Фидельма.
Геласий нахмурился и уставился на нее тяжелым взглядом, словно спрашивая, не забывается ли она. Но потом вспомнил, сколь прямы и резки бывают ирландки. Вздохнув, он сказал:
— Много ли вы успели разузнать?
— Трудно сказать, — пожала плечами Фидельма.
— Вы хотите сказать, что вы не уверены в виновности брата Ронана? — спросил Марин, изумленно взглянув на нее. — Но мои custodesбыли свидетелями, они арестовали его, и он подтвердил свою вину побегом.
Геласий посмотрел на военного коменданта и снова на Фидельму.
— Это правда? Вы сомневаетесь, что Ронан Рагаллах виновен?
— Неразумен тот, кто судит прежде, чем собраны все улики и опрошены все очевидцы.
— Но какие же еще нужны свидетельства? — спросил Марин.
— Улик в нашем распоряжении не так и много. Если их взвесить, они оказываются столь несущественны, что по ирландскому закону ни один уважающий себя брегон, судья по-нашему, не стал бы и рассматривать их.
Геласий обратился к Эадульфу:
— Вы думаете так же?
Эадульф бросил на Фидельму поспешный и отчасти виноватый взгляд.
— Я думаю, что, несмотря на косвенность улик, Ронану Рагаллаху есть за что отвечать перед законом. Я не верю, что он вполне невиновен. У нас есть, помимо ваших стражников, еще один свидетель тому, что Ронан Рагаллах проявлял интерес к Вигхарду и его окружению.
Фидельма сдержала досадливый вздох. Незачем до поры рассказывать то, что они услышали от Эафы.
Но расстроенный Геласий не стал расспрашивать Эадульфа об этом втором свидетеле.
— Этого-то я больше всего и боялся. Ваши мнения разделились. Ирландец убил сакса — епископа Римской церкви. Саксонский судья полагает, что вина доказана, ирландский — что нет. Не признак ли это скорой войны между Ирландией и саксонскими королевствами?
Фидельма замотала головой.
— Это не так, Геласий. Мы с Эадульфом согласны в том, что наше разбирательство еще далеко не закончено. Много над чем еще следует подумать. Но то, что мы не пришли к заключению сегодня, не означает, что мы не придем к нему завтра.
— Но ведь вы уже допросили всех, за исключением виновного…
Эадульф сухо кашлянул.
— Мне кажется, что покуда следует называть Ронана Рагаллаха только подозреваемым, а не…
Марин раздраженно присвистнул.
— Слова! Сейчас не время для игры слов. Я знаю, что вы хотите сказать. Но вы уже допросили всех и должны были прийти к какому-то заключению.
Лицо Фидельмы приняло жесткое выражение. Она не любила, когда от нее пытались добиться преждевременных выводов.
Заметив напряжение в ее лице, Геласий примирительно поднял руку:
— Вы хотите сказать, сестра, что вам просто требуется больше времени? Это так?
— Именно, — твердо ответила Фидельма.
— Вы его получите, — согласился Геласий. — Прежде всего необходимо, чтобы дело было расследовано правильно — так, чтобы виновным был признан тот, кто действительно виноват.
— Это хорошо, — одобрила Фидельма, — и ни на что иное я бы не согласилась. Прежде всего нам нужно узнать правду, а не просто найти козла отпущения.
Геласий с достоинством поднялся.
— Не забывайте, — медленно сказал он, — это дело очень важно для Его Святейшества. Посланник саксонских королевств уже ждет от него решения о том, что именно следует доложить о смерти Кентерберийского архиепископа-дезигната.
Фидельма подняла бровь.
— Вы имеете в виду Путтока?
— Настоятеля Путтока, — мягко поправил Геласий. И добавил: — Ввиду того, что настоятель является непосредственным представителем Освиу Нортумбрийского, который оказался властителем над всеми саксонскими землями, получается, что ответ на ваш вопрос утвердительный.