Уже доедая завтрак, Фидельма решила спросить, не заходил ли кто за ней. Ведь Фурий Лициний обещал прийти за ней и проводить ее во дворец.
— Да, утром приходил тессерарий и спрашивал вас, — подтвердила Эпифания. — Он сказал мне, чтобы вы отдохнули столько, сколько вам нужно, потому что он и брат… — Эпифания сморщила лицо, пытаясь вспомнить имя.
— Эадульф? — догадалась Фидельма.
— Да, именно. Он и брат Эадульф пока проведут еще один поиск того, что пропало… — Эпифания нахмурилась, она явно не любила загадок и недоговоренностей. — Сами-то понимаете, что это значит?
Фидельма кивнула. Хотя она удивилась бы, если бы Лициний с Эадульфом на этот раз нашли в Латеранском дворце что-нибудь из пропавших сокровищ. Если там что-то и было, то это давно успели унести.
Вдруг Эпифания спохватилась:
— Ах да, я едва не забыла, сестра: для вас была записка.
— Для меня? — переспросила Фидельма. — Из Латеранского дворца?
Она решила, что это от Эадульфа.
— Нет, ее принес какой-то мальчик на рассвете.
Эпифания подошла к столу у стены и взяла небольшой сложенный кусок папируса.
Озадаченная, Фидельма прочла на внешней стороне свое имя, написанное латинскими буквами четким почерком. Развернув письмо, она в изумлении раскрыла рот, потому что написано оно было знаками Огама, тем старинным ирландским письмом, когда от основной линии отходят штрихи либо ее пересекают черточки. С приходом христианства все больше распространилась латинская письменность и огамическое письмо использовали все реже. Говорили, что этот алфавит подарил древним ирландцам сам Огма, языческий бог красноречия и книжности. Фидельма, разумеется, знала Огам — его еще использовали в хрониках и летописях. Знание Огама позволяло читать древние тексты, например, посохи поэтов — целые саги, записанные на жезлах из тиса и орешника. Теперь их переписывали — по-ирландски, но латинскими буквами.
Фидельма быстро пробежала взглядом записку. Ее глаза расширились от изумления.
Сестра Фидельма!
Я не убивал Вигхарда. Я думаю, вы подозреваете, что это так. Найдите меня сегодня в катакомбах Аврелии Рестуты на кладбище за воротами Метронии. Приходите без провожатых. Приходите в полдень. Я расскажу вам свою историю, только вам одной и никому больше.
Фидельма выдохнула, присвистнув.
— Что-то стряслось? — услышала она за своим плечом встревоженный голос Эпифании.
— Нет, — поспешно ответила она и спрятала записку в складки одежд. — Который сейчас час?
— Через час полдень. Вы много и хорошо спали.
Фидельма торопливо поднялась.
— Мне нужно идти.
Эпифания хлопотала над ней, пока Фидельма не вышла за ворота постоялого двора. Она быстро прошла по Виа Мерулана и у Марсова поля повернула, чтобы срезать угол и через холм Целий выйти прямо к воротам Метронии. Она все лучше и лучше ориентировалась в Риме, и ей это нравилось. Она предположила, что катакомбы Аврелии Рестуты — это и есть то самое подземелье, которое показал ей Эадульф накануне, потому что другого христианского кладбища за воротами Метронии не было.
Она пришла на кладбище и огляделась кругом. Множество людей ходили здесь, рассматривая надгробия. Она остановилась, заметив невдалеке в толпе знакомое лицо. Это было красивое и недоброе лицо настоятеля Путтока — он глядел по сторонам, словно искал кого-то. На шаг позади шел брат Эанред, как подобает преданному слуге, следующему по пятам за господином.
Фидельма не имела ни малейшего желания встречаться ни с тщеславным настоятелем, ни с его слугой, поэтому опустила голову и поспешно смешалась с группой паломников, похоже греческих. Видимо, настоятель решил посетить могилу Вигхарда и выказать свое почтение, хотя едва ли после смерти Вигхарда Путток чтил его больше, чем при жизни. Похоже было, что Путток и Эанред направляются в другой конец кладбища; подождав немного, она отделилась от греков, которые искали какие-то захоронения, и отправилась туда, где они с Эадульфом были вчера.
Перед входом в подземелье сидел за своей корзинкой со свечками Антонио, мальчик с серьезным лицом. Она с улыбкой склонилась к нему. Мальчик взглянул на нее, узнал, но ничего не сказал, только темные глаза его расширились.
— Здравствуй, Антонио, — сказала Фидельма. — Мне нужны свечки и указания.
Он молча ждал, пока она объяснит.
— Я ищу катакомбы Аврелии.
Мальчик прокашлялся и произнес ломающимся голосом подростка:
— Вы одна, сестра?
Фидельма кивнула.
— В катакомбах сейчас всего несколько человек. Дедушки Сальваторе нет, он не может вас проводить. Если вы не знаете, как идти, это очень опасно.
Фидельма оценила заботу мальчика, особенно после случившегося вчера.
— Мне придется пойти одной. Как мне идти?
Мальчик глянул на нее и пожал плечами.
— Вы запомните? Как спуститесь по лестнице, идите по левому коридору. Пройдите по нему около ста шагов. Поверните направо и спуститесь по ступенькам на нижний уровень. Еще через двести шагов сворачиваете налево, и несколько ступенек вниз. Это будут катакомбы Аврелии Рестуты.
Закрыв глаза, Фидельма повторила объяснение. Она открыла глаза, и мальчик серьезно кивнул, подтверждая, что все правильно.
— На этот раз я возьму две свечи, — усмехнулась она.
Мальчик покачал головой, отвернулся, поискал что-то и вручил ей небольшую глиняную лампу, наполненную маслом. Привычным ловким движением он зажег ее.
— Возьмите вот это и свечки, сестра. Тогда все будет хорошо. У вас есть кремень и трут на случай, если она погаснет?
Фидельма кивнула. После вчерашнего она решила носить при себе в сумке коробочку с трутом.
Вытащив несколько монеток, она с улыбкой опустила их ему в корзину.
— На моем языке, Антонио, мы говорим: cabhair о Dhia agat. Да хранит тебя Бог!
Она начала спускаться по ступеням в темноту подземелий, когда сзади донесся голос мальчика:
— Benigne dicis, [8]сестра.
Фидельма остановилась и улыбнулась ему в ответ, а затем продолжила погружаться во мрак.
Спустившись вниз, в подземелье, пройдя последнюю из холодных каменных ступеней, она уже радовалась, что в руке у нее яркая лампа, а запасные свечки в марсупии придавали ей уверенности.
Мысленно повторяя слова Антонио, она осторожно двигалась по темным холодным коридорам, вниз, в недра сухого пористого камня. То и дело до нее доносились голоса других посетителей и иногда неподобающие взрывы смеха, но ее путь не пересекался с путем этих людей. В одиночестве она двигалась дальше, спускаясь по ступеням все ниже под землю и поворачивая направо или налево согласно указаниям мальчика.
Наконец она оказалась в искусственной пещере высотой около десяти локтей и шириной в пять или шесть, со слегка сводчатым потолком, который держался на естественных каменных выступах. В стенах из туфа (так Фидельма определила этот камень) были вырублены локулусы — ниши для захоронений. Они различались размером; Фидельме понравилось, что те локулусы, что были заняты, были закрыты сверху мраморными плитами или пластинами с надписями и христианскими символами.
Держа лампу высоко, она подошла поближе, и взгляд ее остановился на локулусе, который был больше других и богаче украшен. Надпись была на латыни, простым христианским слогом:
У Фидельмы вырвался тихий вздох облегчения. Это была та катакомба. Ей вдруг стало интересно, кто такая была эта Аврелия и чем она заслужила столь великолепную гробницу. Мрамор был украшен изображениями голубей, а над ними был символ Хи-Ро — первые две греческие буквы имени Христа.