Боязливо выглядываю из-за мощного плеча, не понимая, почему матушка все еще не свергла меня в чистилище. Я думала, она налетит, словно ураган и растерзает меня, но...
Удивленно поджимаю губы, обнаружив, что моя карательница с места не сдвинулась.
Глупо хлопая глазами, оглядываю двор, пытаясь понять что происходит. Все монахини застыли на своих местах. Побросали метлы и тряпки и воздели глаза к небу, разинув рты.
Это еще что за дела? У них какой-то особый ритуал? Новое таинство ввели, а я не в курсе?
— Теперь пойдем, — велит Карабас и увлекает меня за собой к воротам.
Мы обходим монахинь, словно каменные изваяния. Притормаживаю у одной из них и пытаюсь заглянуть ей в глаза, вставая на носочки, но сильная рука одергивает меня, подгоняя.
— Что-то новенькое, — ухмыляется Карабас, окидывая двор заинтересованным прищуром. — Очевидно это все из-за тебя. Но я не уверен, сколько это будет продолжаться, так что стоит поторопиться.
Что продолжаться? Что происходит-то?! Это какой-то массовый гипноз? Или магнитные бури? Может НЛО? Что если они окончательно окоченеют?
Точно! Зоино стояние! Я хорошо запомнила эту легенду! Ой, божечки, что же будет?!
— Успокойся, — одергивает меня Карабас и сжимает пальцы сильнее. — Они просто с начальством общаются. Прозрение, так сказать. Сейчас летучка закончится, и будут как новенькие. Может даже лучше, чем были. Что-то мне подсказывает, что они слушают весьма внушительную проповедь.
Не могу закрыть рот от изумления. Проходя мимо очередной «статуи», дую в застывшее лицо. Ноль реакции.
Что-то я не пойму? С каким начальством? А.
А!!! Неужто с тем самым?! Ничего себе? А меня-то почему не позвали? Или я больше не считаюсь на светлой стороне?
От этой мысли как-то неспокойно на душе. Что если он и правда, некий змей искуситель? А сегодня судный день? И все?!
Панические мысли прерываются раскатистым смехом, когда мы наконец оказываемся за воротами. Карабас открывает передо мной дверь огромного черного внедорожника.
Ну, точно колесница всадника апокалипсиса! И гореть мне теперь с другими грешниками! А ведь всего-то денечек потерпеть, и могла бы на облачке нежиться!
— Угомонись уже, грешница, — на мой подбородок ложатся настойчивые пальцы, затянутые в перчатку.
Карабас вынуждает заглянуть в его дьявольские глаза. Поджимаю губы, видя, что его все происходящее скорее забавляет.
— Садись в машину. И смотри, — велит он непреклонно.
Пошевелиться не могу.
Однако когда большие ладони вдруг ложатся на мою талию, вздрагиваю. Хочу оттолкнуть наглеца, да только не успеваю и глазом моргнуть, как оказываюсь в салоне авто за закрытой дверью. Может я сделала неправильный выбор?!
С ужасом вглядываюсь в окно. Там за забором все еще стоят мои родные статуи. Бывшие мне семьей последние годы.
Как бы я ни хотела обрести свободу, я любила это место. И этих людей. Другой семьи у меня не было. Даже строгая матушка дала мне больше, чем родная мать. И я не хочу, чтобы с ними что-то случилось!
Вздрагиваю, когда рядом хлопает водительская дверь. И словно по волшебству статуи во дворике монастыря тут же обмякают. Монахини в растерянности глядят по сторонам, обмениваются понимающими взглядами и блаженно улыбаются.
Все хорошо?
К горлу подступил ком. Да, похоже, они в полном порядке. И я.
— Я ведь сказал, что с ними все будет хорошо. Тебе придется научиться верить мне.
Машина трогается с места, и я бросаю прощальный взгляд в окно. Надеюсь, что прощальный. Надеюсь, что мама не запихнет меня обратно...
Мысли о маме пробуждают бдительность. Она точно не оставила мою вчерашнюю вылазку без внимания. Подскакиваю на сиденье, залезаю на него коленями, встревоженно вглядываясь в заднее стекло.
Как я и предполагала, из-под раскидистого самшита с парковки у монастыря тут же выезжает тонированная машина. Я знаю кто это.
Ой, божечки! Что же делать?!
Бросаю нервный взгляд на своего спасителя. Как же мне теперь его спасти от этих головорезов?
— По меньшей мере, наше знакомство начинается весело, — усмехается он, поднимая ленивый взгляд в зеркало заднего вида, словно заранее зная, что за нами «хвост». — Уже и не припомню, когда мне выдавался столь насыщенный день. И ночь.
Впиваюсь пальцами в кожаное сиденье, собираясь с силами, чтобы подать голос и попросить его остановить машину. Он не должен пострадать из-за меня.
— Доброго денечка, братишка, — вдруг выдает Дамир, и я усаживаюсь обратно в кресле, пытаясь понять, с кем он говорит.