Когда Тамми появилась час спустя, Лаура напряглась. Ведь она убила Шинера, а та зависела от него. Она ожидала увидеть разъяренную Тамми, но та встретила ее лишь слабой и печальной улыбкой.
После того как Тамми прожила с ними два дня, стало ясно, что она переживает потерю Угря с извращенным сожалением, но и с облегчением. Бешеный нрав, который она проявила во время расправы над книгами Лауры, погас. Она снова стала тусклой и хрупкой девочкой, которая в первый день пребывания Лауры в Маклярой показалась ей скорее духом, чем реальным человеком. Казалось, что над ней нависла постоянная опасность превратиться в серое облачко дыма, которое навсегда рассосется после первого же легкого дуновения ветерка.
После смерти Угря и Нины Доквейлер Лаура посещала получасовые собеседования с доктором Буном, психотерапевтом, который приходил в Маклярой каждый вторник и субботу. Бун не мог понять, как Лаура смогла перенести потрясение после нападения Вилли Шинера и трагической смерти Нины без повреждения психики. Он был поражен ее ясными рассуждениями о ее чувствах и взрослым языком, которым она описывала события в Ньюпорт-Бич. Выросши без матери, потеряв отца, пережив мучительные кризисы и ужас – но больше всего, лишившись любви отца – она была похожа на губку, которая впитывала все, что заставляла пережить жизнь. Хотя она могла говорить о Шинере с бесстрастием и о Нине без видимой печали, психиатр понимал, что ее чувства фальшивы и нереальны.
– Так, значит, тебе снился Вилли Шинер? – спросил он, сидя возле нее на диване в маленьком кабинете, который предоставлял ему приют Маклярой.
– Он снился мне дважды. Это были, конечно, кошмарные сны. Но всем детям снятся кошмары.
– Нина тебе тоже снилась. Это были кошмары?
– О, нет! Это были мои любимые сны. Доктор выглядел удивленным.
– Когда ты думаешь о Нине, ты чувствуешь печаль?
– Да. Но так же… Я помню смешные моменты, когда мы покупали платье и сладости. Я помню ее улыбку и смех.
– А вина? Ты чувствуешь свою вину в том, что случилось с Ниной?
– Нет. Может быть, Нина и не умерла бы, если бы я не оказалась у них и не привела бы за собой Шинера, но я не чувствую в этом своей вины. Я пыталась стать для них хорошей приемной дочерью, и они были счастливы со мной. То, что случилось, это превратности судьбы, а не моя ошибка: никогда не знаешь, что преподнесет тебе судьба.
– Судьба? – спросил он растерянно. – Так ты относишься к жизни, как к напыщенной комедии? Как к «Трем подпевалам»?
– Частично.
– Значит, жизнь это шутка?
– Нет. Она и в шутку, и всерьез.
– Но разве так бывает?
– Если вы ничего не знаете, – сказала она, – то, может быть, я буду задавать здесь вопросы?
Она заполнила много страниц своего дневника наблюдениями о докторе Уилли Буне. О своем неизвестном спасителе, однако, она не написала ничего. Она пыталась даже не думать о нем. Он обманул ее. Лаура стала зависеть от него; его героические поступки заставили чувствовать себя особенной, и это чувство помогло ей выжить после смерти отца. Теперь она чувствовала себя глупой из-за того, что возложила на чьи-то плечи заботу о своей безопасности. Записка, которую спаситель оставил ей, была по-прежнему у нее, но она больше не перечитывала ее. День за днем предыдущие поступки ее спасителя все больше казались собственными фантазиями. В рождественский вечер они вернулись в свою комнату с подарками, которые получили от благотворительных обществ и отдельных благотворителей. Они распевали рождественские песни и были удивлены, когда Тамми присоединилась к ним. Она пела низким, пробным голосом.
Через пару недель она почти перестала грызть ногти. Тамми выглядела обычно, но казалась более спокойной и более уверенной в себе как никогда.
– Если ее никто не будет беспокоить, – сказала Тельма, – она, может, снова придет в себя.
В пятницу, 12 января 1986 года, Лауре исполнилось тринадцать лет, но она не праздновала день рождения. Ей не было весело.
В понедельник она была переведена из Маклярой в Касвелл-Холл, приют для старших детей, который находился в Анахиме, в пяти милях отсюда.
Рут и Тельма помогли перенести ее вещи в вестибюль. Лаура никогда не могла себе представить, что ей не захочется покидать Маклярой.
– Мы приедем в мае, – заверила ее Тельма. – Нам исполнится тринадцать 2 мая, и тогда мы уедем отсюда. Мы снова будем вместе.
Когда социальный служащий из Касвелла прибыл, Лауре было неохота идти. Но она пошла.
Касвелл-Холл был старой высшей школой, которая была превращена в спальные апартаменты, развлекательные комнаты и кабинеты для социальных служащих. Атмосфера здесь была более учебной, чем в Маклярой.