Пока Клюзнер доехал до Финляндского вокзала, добрался до Фонтанки, зимы и след простыл. Тогда как Комарово белело до вечера и ночью, растаяла белизна только к утру.
«Мальчики с сережками в ушах поют и пляшут под бутафорским снегом. Опереточный снег ниспадает на полуночный фосфоресцирующий зеленым театр. Гипотетические хлопья воцаряются в Шварцвальде, в рождественском воздухе, и падают на шляпы братьев Гримм и на чалму Гауфа Вильгельма. Но снег не имеет надо мной власти. Он везде одинаков, везде ничей и принадлежит всем, он как поэт, такая неприкаянная штука, разве что примесь радионуклидов датирует цивилизованный мир; но снег маскируется, он метафизика; оставь меня, он подобен и тебе, само собой, — мог бы прочесть он отрывок без надписи и опознавательных знаков, видимо, случайно попавший в желтый пакет из будущего, через много лет подаренный ему индейцем. — Совсем другие клочки пространства томят меня любовью, куда менее поэтичное, более неприютное, тяга к чему лишена смысла и цели, то настоящее, не успевшее принарядиться, не обращенное волшебством в суррогат счастья».
Глядя в вагонное окно, он улыбался: «Надо же, никогда не уезжал в первый снег».
Снег ответил ему так тихо, что даже он со своим обостренным нечеловеческим слухом музыканта не услышал:
— Я не просто снег, я праздник Покрова.
Глава 77
ФАМИЛИЯ
— Я познакомился с раввином из синагоги, — сказал Бихтер.
— С чем и поздравляю, — рассеянно откликнулся Клюзнер, думая о финале, финалов было два, один следовало вычеркнуть.
— Он образованный человек.
— Как большинство священнослужителей.
— Он изучает происхождение еврейских фамилий, и я спросил его про твою.
Тут Клюзнер включился, заинтересовавшись.
— Раввин утверждает: фамилия Клюзнер произошла от идишского слова «клойз», обозначающего дом, где молятся и учат Тору, Клюзнер переводится как человек, проводящий время в клойзе. Очевидно, предок носителя фамилии, сказал раввин, посвятил себя молитве и изучению Торы и обладал высоким духовным уровнем.
— Человек взаперти.
— Не взаперти, а…
— Да, я слышал, слышал, принял к сведению, спасибо.
Вечером, сидя в гостях в Державинском доме, рассказал он про свою фамилию Нине, думая, что, как филологу, ей это будет интересно. Но она отнеслась к толкованиям раввина скептически.
— Есть такая еврейская привычка, — сказала она, — всё лучшее, что есть на свете, прицеплять к собственной нации. На наш взгляд, мой и капитана, твоя фамилия связана с хорошо известным словом «клюз» — отверстием в корпусе судна, окованным металлическим кольцом, через которое проходит якорная цепь.
— Первую часть своей реплики, — сказал Клюзнер, улыбаясь, — вы, Нина, произнесли с чисто антисемитской ворчливостью…
— Да какая же я антисемитка? — воскликнула Нина.
И, после короткой паузы, тоже улыбаясь:
— Ну, разве что чуть-чуть… Но уж к вам-то сие ни малейшего отношения не имеет. Вы один из самых русопятых людей, встреченных мной на белом свете, с этой вашей совестью, с вашим чистоплюйством, с привычкой переть на рожон, невзирая на начальство и так далее.
— Мне бы только еще нос подправить и укоротить, — сказал он.
Глава 78
ИМЕНА
Если в первый раз индеец приходил прощаться на дачу, простившись перед тем с жившим в квартале Гором, во второй и последний раз пришел он «перед отбытием» (так он сказал вместо «перед отъездом») в квартиру на Фонтанке. Клюзнер играл на клавесине, пили чай, в который индеец подлил немного зелья из маленькой керамической бутылочки, да что ты, нет, это не одно из наркотических индейских зелий, вот же притча во языцех, это сбор травяной вроде вашего «Рижского бальзама» для здравия телесного и легкого веселия души.
Вспомнили коллекционера световых дворов, сочинителя биографий; если он сочиняет биографии, то, верно, дает их героям новые имена? а также их придуманным многочисленным родственникам? Заговорили об именах, подменных, временных, псевдонимах и проч.
— Ты ведь так своего имени мне и не назвал, — сказал Клюзнер.
— У некоторых индейских племен принято скрывать свое настоящее имя. Вместо него называются временным или подменным. И только родные, кровные братья, близкие друзья, шаман знают, как тебя зовут на самом деле. В детстве звали меня Чеглок Сизокрылый, я тебе говорил. Но настоящее мое имя говорю тебе сейчас, — тем более, что мы отчасти тезки, а если учесть, что ты всегда заступался за молодых композиторов, поющих не так, как большинство в стае, оно тебе подходит. Имя мое — Покровитель Птиц. По правде говоря, у меня и крестильное имя есть, русское, моя русская бабушка тайно крестила меня, православный священник нарек меня в крещении Авениром.