И г-н Марен захохотал.
Кюре не отвечал. Он шел слегка сгорбившись, тщательно выбирая, куда ступить, чтобы не испачкать обуви и сутаны.
Г-н Марен продолжал:
— Вы, вероятно, приехали в Париж немного поразвлечься?
Старичок ответил:
— Нет, у меня дело.
— А! И важное дело? Разрешите спросить, в чем оно заключается? Если я могу быть вам полезен, я всецело к вашим услугам.
Кюре замялся, потом пробормотал:
— О, это небольшое дело личного характера. Маленькая размолвка... с епископом. Вам оно не будет интересно. Это... это — дело внутреннее... чисто церковное.
Г-н Марен старался услужить:
— А ведь Государственный совет как раз занимается подобными делами. В таком случае располагайте мною.
— Да, сударь, в Государственный совет я и иду. Вы бесконечно добры. Мне надо повидаться с господином Лерепрэром и господином Савоном, а, пожалуй, также и с господином Петипа.
Г-н Марен круто остановился.
— Но ведь это же мои приятели, господин аббат, лучшие мои приятели, прекрасные товарищи, чудные люди! Я дам вам рекомендации ко всем троим — и самые горячие рекомендации. Рассчитывайте на меня.
Кюре стал благодарить, рассыпался в извинениях, бормотал умильные слова признательности.
Г-н Марен был в восторге.
— Ну, вы можете похвалиться, что вам на редкость повезло, господин аббат! Вот увидите, вот увидите благодаря мне ваше дело пойдет как по маслу.
Они дошли до Государственного совета. Г-н Марен пригласил священника к себе в кабинет, предложил ему кресло, усадил перед камином, а сам сел за письменный стол и принялся строчить:
«Дорогой коллега, позвольте самым искренним образом рекомендовать вам почтеннейшего и достойнейшего пастыря, господина аббата...»
Он остановился и спросил:
— Простите, как ваша фамилия?
— Сентюр.
Г-н Марен продолжал писать:
«... господина аббата Сентюра, нуждающегося в вашем благосклонном содействии в небольшом деле, о котором он вам расскажет.
Рад воспользоваться случаем, чтобы выразить вам, дорогой коллега...»
И он закончил письмо обычными приветствиями.
Написав три письма, он вручил их своему протеже, и тот удалился после нескончаемых изъявлений благодарности.
Г-н Марен пробыл в присутствии положенное время, вернулся домой, спокойно провел вечер, безмятежно спал, утром проснулся в прекрасном настроении и велел подать газеты.
Газета, которую он развернул первой, была органом радикалов. Он прочел:
Наше духовенство и наши чиновники
Злоупотреблениям духовенства, видимо, никогда не будет конца. Некий священник по имени Сентюр, уличенный в заговоре против правительства, обвиненный во многих недостойных поступках, о которых мы предпочитаем умолчать, заподозренный вдобавок и в том, что он бывший иезуит, перекрасившийся в простого священника, был отрешен епископом от должности по причинам, которые, как утверждают, неудобно оглашать, а затем вызван в Париж для дачи объяснений. Но тут он нашел пылкого защитника в лице некоего Марена, государственного советника; последний, не смущаясь, дал этому преступнику в сутане рекомендательные письма ко всем своим коллегам, чиновникам Республики.
Обращаем внимание министра на недопустимый образ действия этого государственного советника...
Г-н Марен вскочил с постели, наскоро оделся и побежал к своему коллеге Петипа, который сказал ему:
— Да вы с ума сошли! Присылаете ко мне этого старого заговорщика!..
Ошалевший г-н Марен пролепетал:
— Да нет же... видите ли... я был введен в заблуждение... У него такой почтенный вид... он меня надул... надул самым недостойным образом. Прошу вас: осудите его, осудите построже, как можно строже. Я сейчас же напишу... Скажите, кому надо написать, чтобы его осудили? Я обращусь к прокурору, к парижскому архиепископу — да, да, к архиепископу...
И, поспешно сев за стол г-на Петипа, он написал:
«Монсиньор, имею честь довести до сведения Вашего преосвященства, что я стал жертвою козней и лжи некоего аббата Сентюра, который обманул мое доверие...
Будучи введен в заблуждение уверениями этого священника, я...»
Подписав и запечатав письмо, он обернулся к своему коллеге и провозгласил:
— Пусть это послужит вам уроком, друг мой: никогда никому не давайте рекомендаций!