Немецкие оккупанты в годы Великой Отечественной войны осквернили и разрушили это кладбище. Прах героев был перенесен после войны на Лукьяновское кладбище. Сюда приходил А. И. Покрышкин, когда в 1960-е годы служил в Киеве.
Судьба Петра Николаевича Нестерова стала для советского аса путеводной звездой. Покрышкин всегда стремился напомнить о нем…
Автор изданной в «Научно-популярной библиотеке солдата» книги «Выдающийся русский летчик П. Н. Нестеров» (М., 1952) И. Ф. Шипилов подарил трижды Герою Советского Союза экземпляр, надписав на титульном листе: «Александру Ивановичу Покрышкину в знак благодарности за оказанную помощь в работе над книгой». В предисловии А. И. Покрышкин пишет: «Очень хотелось бы, чтобы как можно больше советских воинов прочитали новую книгу о Нестерове. Перед ними раскроется изумительный и вдохновляющий пример жизни русского летчика, отдавшего свои силы целиком на службу родному народу».
Состоялась в 1944 году и неожиданная, но в высшей степени символичная встреча Александра Покрышкина с дочерью Нестерова — Маргаритой Петровной. Об этом будет рассказано далее. То была встреча старой и новой России, через все разломы и утраты… В самоотверженном подвиге всегда есть духовное начало, тот свет, который виден каждому и на который откликнется родственный по духу.
Одним из любимейших литературных произведений Покрышкина, прочитавшего без преувеличения едва ли не всю классику, была «Песня о Соколе» М. Горького. Книга с этим стихотворением в прозе и томик Сергея Есенина сопутствовали летчику на фронте. «Песня о Соколе» отражала саму душу Покрышкина, его чувства и помыслы, его страсть, скрытую от чужого взгляда за непроницаемой оболочкой железной выдержки.
«Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях…
С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твердый камень…
Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы две-три минуты…
Подполз он ближе к разбитой птице и прошипел он ей прямо в очи:
— Что, умираешь?
— Да, умираю! — ответил Сокол, вздохнув глубоко. — Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо… Ты не увидишь его так близко!.. Эх ты, бедняга!
… Блестело море, все в ярком свете, и грозно волны о берег бились.
В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:
Безумству храбрых поем мы славу!
Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О, смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгутся безумной жаждой свободы, света!
… Безумству храбрых поем мы песню!..»
Курсант, а затем авиатехник Покрышкин жадно искал в библиотеках все о «безумстве храбрых», с напряженным вниманием следил за спасением челюскинцев, перенесенных с полярных льдов на Большую землю летчиками — первыми Героями Советского Союза. Всматривался в публикуемые в газетах маршруты рекордных перелетов, фотографии летчиков — кумиров молодежи.
Но сам он был прочно прикован к земле. И это в те годы, когда во исполнение призыва к подготовке 150 тысяч летчиков, в летные школы по комсомольской путевке направляли и тех, кто даже и не помышлял о профессии пилота! «Будто два совершенно отличных друг от друга потока времени текли в моей жизни рядом, — вспоминал Александр Иванович. — В одном вершилась история нашей авиации… А в другом потоке времени были будни, лишенные, как мне казалось, романтики. Хлопоты-заботы у знакомых до винтиков самолетов У-2 и Р-5. Я уже было смирился с судьбой, решил, что навсегда, наверное, останусь на земле». Маршал авиации сдержан в своем рассказе, но даже из этих нескольких фраз можно понять, какую драму отверженного испытал он в 30-х годах. Возможно, поэтому столь сильно отзывались в его душе строки Михаила Лермонтова: «И царствует в душе какой-то холод тайный, когда огонь кипит в крови…»
Страшная горечь в коротком отрывке одной из рукописей Покрышкина: «В молодые годы, работая старшим техником, я заспорил с одним пилотом, которого считал своим другом. Я его упрекнул, что он несколько пренебрежительно отзывается о других пилотах. Он мне сказал: «Что ты меня учишь? Я — летчик, человек, созданный летать, а ты кто? Ты же технарь, ты всегда будешь готовить самолеты для тех, кто летает»». Слова «ты же технарь» маршал пишет еще раз, и видно, как даже спустя десятилетия дрогнула его рука… Слышно пренебрежение в той давней, казалось бы, канувшей в вечность, реплике, хлестнувшей когда-то по лицу… А многие называли Покрышкина после войны баловнем судьбы. Многие считают его таковым и сейчас.