В Чурьяк Гурко со штабом прибыл вслед за козловцами и казачьей бригадой. Ни словом не упрекнув начальника колонны за задержку — убедился лично: вины Рауха в том нет, солдаты сделали всё, что могли. Иосиф Владимирович велел немедленно выслать в Негошево для прикрытия выхода из Чурьякского ущелья Преображенский полк, а Козловский — в Потош.
Нарядив офицера связи с пакетом к главнокомандующему, Гурко стал ждать сведений от других начальников отрядов.
Сообщения поступали неутешительные. Преодолев Умургачевский перевал, правая колонна хотя и заняла Желяву и Буково, но ценой великих потерь. И не в бою, — османы даже не пытались оказать сопротивление — ненастье едва не погубило архангелогородцев.
Генерал Вельяминов рапортовал: «Едва выступили с бивака, полил дождь. Шинели промокли, отяжелели… Дорога на перевал перешла в узкую заснеженную тропу. Колонны растянулись в длинную цепь. Дождь сменился морозом и ветром, шинели сковало в железо… Отдать распоряжение о привале, дабы солдаты обсушились у костров, не мог. Колонна не обеспечена топорами, а лес крупный, буковый… Ещё хуже дело обстояло на вершине. Сбились с пути, снег заметал следы… Спасли болгары, они явились на помощь, вывели на тропу, увезли обмороженных…»
Не обрадовало и сообщение начальника левой колонны генерала Дандевиля. Не дойдя до перевала через Бабу-Гору, он, из-за ненастья и бездорожья, дал приказ возвращаться на исходные позиции…
Немного утешили Иосифа Владимировича преображенцы и козловцы. После небольшой стычки Преображенский полк занял Негошево, а Козловский вступил в Потоп и Телешкину.
Обогнав преображенцев, казачья бригада вырвалась на Софийское шоссе, парализовав передвижение турецких обозов.
В штабе генерала Гурко срочно пересматривались прежние диспозиции. В помощь преображенцам на позиции у Негошево бросили измайловцев и гвардейских стрелков, а из Потопа подтянули два батальона козловцев.
Под прикрытием негошевского заслона в разыгравшийся снежный буран двинулись в Забалканье главные силы отряда Гурко.
Фирман султана провозгласил Сулейман-пашу главнокомандующим балканскими войсками. По этому поводу Сулейман горько высказался:
— Великий султан Абдул-Хамид однажды даровал мне титул сердер-экрема, но вторым фирманом он пожаловал звание главнокомандующего Мехмет-Али-паше. Не ответите ли вы, мои достойные военачальники, отчего милостив великий султан к Мехмету? Не потому ли, что зацепился за рущукский четырёхугольник, как тонущий за спасателя?
Под пристальным взглядом прищуренных глаз Сулеймана потупились турецкие генералы, а тот с новым вопросом:
— Не вмешайся военный совет в Стамбуле, когда мы гнали генерала Гурко из Долины Роз, сегодня не встал бы вопрос, как быть? Скажи мне, храбрый Дари-Хура, какой план вынашиваешь ты?
— Мудрый сердер-экрем, — турецкий военачальник нахмурил широкие брови, согнутым в крючок пальцем ткнул в карту, — нам остаётся нанести ответный удар и в Софии устроить гяурам вторую Плевну.
— А что посоветуешь ты, славный Шакир-паша? Выдвинув к Ташкисену таборы Бекер-паши, ты поступил благоразумно.
Кругленький чернобородый Шакир-паша на похвалу не отреагировал.
— Гурко обошёл позиции у Араб-Конака, его дивизии угрожают встать за нашей спиной. У нас один выход — отойти… Я усилил заслон Бекер-паши, но на его девять таборов навалились тридцать восемь батальонов.
— Но Бекер-паша держится.
— Это ему удаётся, потому что Гурко осторожен. Он опасается нашего контрудара от Софии и Татар-Пазарджика.
— София должна стать для гяуров Плевной, сердер-экрем, пока не укрепят Адрианополь.
— Гурко сковывает наши силы, — снова заговорил Сулейман-паша. — Вам, Дари-Хура и Шакир-паша, вручена судьба софийской армии. Вессель-паша не должен позволить генералу Радецкому прорваться через Шипку.
Сулейман кивком головы дал понять: разговор закончен.
Перед Егоровым лежало снежное поле, за которым темнели траншеи турок — первая, вторая линии.
Громыхали орудия, и снаряды накрывали позиции. Когда стреляли русские батареи, фонтаны земли и грязного снега встали над турецкими траншеями; огонь открывали османы — турецкие снаряды ложились среди гвардейцев.
Под орудийным обстрелом Силантий не чувствовал холода, беспощадно вдавливал своё тело в снег. Разрывы снарядов, визг картечи заглушали ружейную стрельбу.
Полки давно ждали сигнала к атаке, а она задерживалась. Гвардейцам невдомёк: генерал Раух, не решившись отдать команду, запросил согласия генерала Гурко…
Едва заметно начали сгущаться сумерки. У Егорова зародилось сомнение: а пойдут ли они сегодня в наступление? Неужели до завтра валяться в снегу?
Не успел как следует огорчиться — заиграл сигнал к атаке. Затрубили рожки, забили барабаны. Превозмогая робость, а она почему-то всегда одолевала Силантия в первые минуты перед штыковой, Егоров подхватился, побрёл по колено в снегу через поле. Наступление преображенцев с фронта и с фланга поддерживали волынцы.
Шли не привычными колоннами, а растянувшись цепями, навстречу огрызавшимся траншеям. По сторонам от Силантия падали гвардейцы, некоторые торопливо следовали за батальонными и ротными офицерами. Впереди преображенцев полковник, идёт, будто и пули не свистят над ним. Полощется на ветру бархат гвардейского знамени, бьют барабаны.
Всё ближе и ближе неприятельские позиции. Повернулся полковник, взмахнул саблей, и цепи, грянув «ура!», перешли на бег.
Спешит Егоров, глаз с вражеских траншей не сводит. Ещё немного, вот они, совсем рядом. Сейчас сойдутся. Сколько раз приходилось Силантию участвовать в штыковом бою, а не смог преодолеть неприятное чувство, когда на тебя, выставив бердану, прёт турок и ты нутром ощущаешь холод стали…
Но сейчас османы не выдержали, не приняли атаки, отступили, покинув траншею. Не задержались и на второй линии…
Наблюдавший за боем генерал Раух срочно послал к Гурко донесение: «Бекер-паша отступает, очистив Ташкисен и укрепления на хребте… Дальнейшее наступление гвардейцев приостановил в связи с темнотой…»
Гурко не покидал штабной домик, с начальником штаба генералом Нагловским ждали известий от Каталея. Овладев к полудню горой Декоративной, генерал приезжал в штаб с докладом. Иосиф Владимирович поставил перед главными силами задачу — отрезать османам дорогу к отходу, пленить турок на арабконакских позициях.
Стемнело. В штабной комнате зажгли свечи. Гурко молчал, неторопливо посматривал на часы. Уже давно пора вернуться связному офицеру. Что же случилось? Выехать лично, но на кого оставить командный пункт? Ведь могут возникнуть непредвиденные обстоятельства на других участках. А положиться на Нагловского не мог. В последнее время убедился: слаб и безответственен начальник штаба. Не сумел наладить разведку, зачастую теряет связь с колоннами…
Увидав, как порог переступил офицер связи, Гурко мгновенно понял: случилась беда. Встал. Поднялся и Нагловский.
— Что?
— Убит генерал Каталей, скончался тяжело раненный генерал Филосов. Командование отрядом принял генерал Курлов.
— Как это случилось? — Гурко дышал тяжело.
— Узнав о начавшемся отходе турок с арабконакских позиций, генерал Каталей с генералом Курловым и Филосовым, имея всего два батальона, попытались перекрыть дорогу. Генералы шли в цепи со стрелками.
— Где убитые?
— Везут.
— Доложить общую обстановку.
— Заметив обходной манёвр главных сил генерала Каталея, Шакир-паша уже днём начал отход с арабконакских позиций через Стригл в направлении Петричева… Выставленный в заслон Бекер-паша, не выдержав удара преображенцев и волынцев, поспешно отступил на Мирково.
Гурко повернулся к Нагловскому:
— Оставайтесь здесь, а я к войскам…
Иосиф Владимирович относился к той плеяде генералов, которые не теряли самообладания в сложной обстановке и молниеносно принимали верные решения. И теперь, с сожалением думая о погибших генералах, он уже имел чёткий план предстоящих действий. Немедленно, не давая Шакир-паше передышки, наступать на Софию. А армию поведёт лично он, Гурко… Первой двинется Кавказская казачья бригада, за ней Раух с гвардией…