— Я приехала, когда узнала, что на Косой Переулок напали, я тут же вернулась, внутрь никого не пускали! Гарри не знал ничего, знал только, что семь погибших, а в Аврорате сказали, что один из них — брат пострадавшего, который сейчас в Мунго… Боже, Фред, я так испугалась… — она потянулась ближе, и только сейчас Уизли понял, что ее действительно трясет. Глянув поверх ее головы, он увидел, что так судорожно она сжимала в руках, сидя на полу: это была его собственная футболка. Гермиона бросила свою поездку, за что ее наверняка уволят, и все это потому, что он, Фред, был в опасности. Его девочка выбрала его. Он замер, погрузившись в собственные мысли, и чуть было не пропустил то самое, самое важное.
— … так люблю тебя! — он отстранился, пробуя слова на вкус.
— Повтори, — тихо попросил он, и она рассмеялась сквозь слезы.
— Люблю тебя. Так люблю, как никого и никогда не любила, так, что в груди жжет и что плакать хочется. Господи, как я испугалась…
— Ты никогда не говорила, — рассеянно сообщил Фред, рукой касаясь ее щеки.
— Разве это не было очевидно? Разве стала бы я встречаться с тобой, если бы не любила? Разве бы переехала жить к тебе, разве позволяла раз за разом засыпать у меня на плече, зная, что из-за этого рискую утром опоздать на работу? Разве нужно говорить, что наступил день, если он наступил, а за окном светло? Или… — она внезапно округлила глаза, все поняв. — Или ты думал, что я на самом деле не люблю тебя?
— Нет, — поспешил ответить он, зная, что не врет. Он всегда знал, чувствовал, что она была только его. — Просто от тебя эти невысказанные слова звучат еще лучше.
— Хочешь, я буду говорить это каждый день? — она заглянула ему в глаза, робко улыбаясь, и он подхватил ее за талию, поднимая и кружа по комнате, чудом не поскользнувшись на темно-зеленой футболке.
— Больше всего на свете…
====== О красоте ======
Гермиона никогда не питала иллюзий и не считала себя красавицей. У нее были слишком большие зубы, слишком непослушные волосы, слишком вздернутый нос, слишком маленькая грудь, недостаточно длинные ноги. Это она открывала и доказывала себе не раз, сначала на выпускном балу в четвертом классе еще в маггловской школе, когда ее никто не пригласил танцевать и она просидела весь вечер одна, потом в Хогвартсе, где ее никто не считал за девушку, потом раз за разом на встречах после войны. Все хорошели, расцветали, и только она оставалась все той же Гермионой, какой-то во всем или слишком, или недостаточно.
— Ты очень тощая, — высокомерно говорила Лаванда на четвертом курсе, примеряя очередное платье, которое смотрелось на ней как всегда потрясающе. — Мальчики это не любят, тебе бы подкачать попку, что ли.
Браун всегда пользовалась успехом у противоположного пола, успешно и регулярно собирая признания в любви, приглашения погулять, подарки и цветы, которые ей приносили из Хогсмида. Гермиона фыркала, раздраженно говоря друзьям, что Лаванда абсолютно безмозгла, но сама провожала ее слегка завистливым взглядом. Гермиона никогда не была популярной.
— Тебе бы стоит начать краситься, если ты теперь встречаешься с Крамом, — серьезно заявляла Джинни, крася губы бледно-розовым блеском, собираясь на свидание с однокурсником. — Он, конечно, любит тебя, но надо пытаться быть красивой, чтобы удержать парня.
Уизли была младше Гермионы на год, не сильно отличалась формами, как, например, Браун, но все равно пользовалась огромным успехом на факультете. Возможно, она действительно права и нужно начать ухаживать за собой, чтобы хотя бы чуть-чуть начать нравиться мальчикам?
— Ну пойми, у нас же в округе действительно нет ни одной симпатичной девчонки, кроме Джинни, а она моя сестра! — жаловался Рон, сидя с ней и Гарри на пригорке около Норы. — Без обид, Гермиона, ты же понимаешь
Она понимала, и уже совсем не обижалась. В конце концов, лучше ведь такая честность, чем лживые комплименты внешности, да? Рон был ее другом и ценил ее несмотря на то, как она выглядела, но это совсем не значило, что он должен был ее считать хоть сколько-нибудь красивой.
— Вы похорошели, мисс Грейнджер, — язвительно вставлял Снейп, когда после неудачного взрыва котла Симуса мадам Помфри закрыла половину ее лица бинтами. — Новая прическа?
Бинты скрывали слезы обиды, хотя Гарри, кажется, все равно их заметил, потому что сочувствующе посмотрел на нее, поджав губы. Или, возможно, он смотрел так потому, что в душе был согласен со Снейпом, пусть и не хотел признавать это? Гермиона покрепче сжимала губы, не позволяя себе расклеиваться.
— Да ладно тебе, Гермиона, — утешал ее Невилл, когда встретил ночью в гостиной, где она тихонько плакала. — Внешность — это вообще не главное, поверь! Зато ты смелая, добрая, умная. Хочешь, я тебе тоже принесу конфеты из Сладкого Королевства, если тебе это важно?
Невилл был совершенно несчастным, почти физически испытывая боль от того, что его подруга плачет. Он был слегка нелепый, но бесконечно добрый и сочувствующий, и даже он не считал ее красивой. Хотелось одновременно расплакаться еще сильнее и улыбнуться, чтобы его хотя бы чуть-чуть успокоить. Кажется, они были в немного схожей ситуации, потому что Долгопупс тоже не пользовался особенной популярностью у девушек, но только он, видимо, гораздо меньше переживал из-за этого.
— Боже мой, какая страшная, — насмехалась Беллатриса, крутя в руках палочку, когда Гермиона задыхалась на полу после Круциатуса. — Тяжело, наверное, жить такой, да? — с притворным сочувствием интересовалась она.
Девушке хотелось ответить, что и сама Лестрейндж не красавица, что, наверное, это страшно унизительно, ползать перед Лордом на коленях, моля о ласке, но она только распахнула рот, крича от боли, когда нож вонзился в ее руку. Она краем слуха услышала истошный вопль Рона, звавшего ее, и глухие удары. Кажется, Гарри пытался выбить дверь темницы, где они были заперты.
— Ужасный шрам, — хмурилась медсестра в Мунго, где много позже, уже после войны, лежала Гермиона. — Наверное, это можно скрыть заклинанием, но я даже не знаю, что скажет мистер Уизли на это…
С возрастом Гермиона привыкла, что почти все такие разговоры и сетования женщины были пропитаны фальшью и лживым участием. Успехи Грейнджер в учебе, ее дружба с Гарри и несуществующие отношения с Роном, в которые, впрочем, верили все, даже Поттер — все это заставляло других девушек ей завидовать, и тем сильнее они радовались, находя недостатки во внешности героини Второй Магической Войны. Сил плакать от этого уже не было.
— Ты знаешь, что ты очень красивая? — шептал Фред Уизли, стоя на коленях напротив нее.
Она сидела на диване, укутавшись в плед. Неверный свет от камина в гостиной Норы играл бликами на его лице. Гермиона шумно сглотнула, отворачиваясь, с трудом сдерживая слезы. Это была злая шутка.
Фред знал, что с возрастом он не то, чтобы хорошел. Его руки стали еще жестче от зелий, с которыми он постоянно работал и которые постоянно оставляли на пальцах ожоги, его тело было испещрено шрамами, которые остались после войны, на его груди навсегда остались следы от швов, наложенных в Мунго. Он видел и в зеркале, и на лице Джорджа, как появлялись первые морщинки на его лице, знал, что годы — это не просто слово, особенно для тех, кто подростком прошел войну. Фред знал от Рона, что Лаванда сделала себе уже пять или шесть косметических операций, пытаясь скрыть шрамы, оставленные Сивым, и все равно она всегда скрывалась в тени, когда они собирались на семейных вечерах Уизли. Он слышал, что Парвати закатывает своему мужу истерики, если он не сделает ей комплимент по поводу платья или прически. Кто-то рассказывал ему, что Анджелина, которая плотно обосновалась в Швеции, потребовала, чтобы ее команда по квиддичу предоставила ей косметолога.
Фред вообще считал, что девушки, как минимум, большинство из них, слишком старались следовать эталонам красоты. В принципе, его это не трогало, он не придавал большого значения тому, как одни женщины оценивали других, но иногда ему приходилось сдерживаться, чтобы не вспылить, когда кто-то отпускал язвительные словечки в адрес одной конкретной девушки.