Гермиона ничем больше не выдавала своих чувств: она вела себя с близнецами ровно, разве что только больше не кричала на них за их проказы, а тихо, даже как-то печально снимала баллы. К удивлению Фреда, это было куда более эффективно, чем ее привычные нотации. Шалить действительно хотелось меньше. Он чувствовал даже, что ему не хватает старосты Грейнджер, покрасневшей от ярости, обрушивающейся всем своим гневом на него с братом, ругающей за тестирование новой продукции на младших ребятах. Это было, пожалуй, странно.
Впрочем, стоит сказать, что девушка стала мягче не только к Уизли, но и вообще ко всем нарушителям: все в той же тихой, лаконичной манере она отбирала баллы и разгоняла студентов по гостиным, молча разнимала стычки в коридорах, неодобрительно качала головой, но молчала, если какие-нибудь парочки слишком пылко проявляли свои чувства на публике. А Фред невольно наблюдал, и подмечал эти изменения. Или она всегда была такой, просто он не видел? Теперь это было уже не проверить.
Однажды вечером, в конце ноября, он застал в гостиной в темном углу ее и Невилла. Он хотел было пройти мимо, но любопытство пересилило, и он замер за поворотом лестницы, прислушиваясь к разговору и осторожно выглядывая. Гермиона гладила однокурсника по плечу, что-то говоря ему, и пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова.
— … не хотели бы, чтобы ты страдал. Они очень любят тебя, ты же знаешь, даже если не могут узнать.
— Боюсь, если бы они могли видеть меня сейчас, они были бы разочарованы, — покачал головой Долгопупс. — Я имею в виду, посмотри на меня! Я и колдовать толком не умею, один из худших на курсе, к тому же, я такой трус… Я боюсь Сама-Знаешь-Кого даже здесь, в стенах школы.
— А вот и нет! — возразила девушка, придвигаясь чуть ближе к нему. — Ты один из самых храбрых волшебников, которых я знаю. Конечно, все чего-то боятся. Я, например, ужасно боюсь высоты, хотя знаю, что это глупо. Уж всяко глупее, чем бояться Волан-де-Морта! Но ты можешь наступить на свой страх и побороть его, если твоим друзьям нужна помощь, ведь я права, ты знаешь. И ты очень талантлив, просто кому-то лучше даются Чары, а тебе, например, Травология.
— Ты правда так думаешь? — он поднял взгляд, с какой-то щемящей надеждой глядя на подругу.
— Конечно! — она воскликнула это, пожалуй, даже слишком звонко, но в ее голосе не было фальши. — Если честно, я всегда старалась равняться на тебя на занятиях профессора Стебль, просто удивительно, как легко тебе дается все, что мы на них проходим!
— Спасибо, Гермиона… — он порывисто наклонился к ней, обнимая, и Фред почему-то подумал, что, кажется, никто никогда не говорил с ним вот так, как Грейнджер сейчас говорила с Долгопупсом.
— Невилл, тебе не за что благодарить меня, я ведь твой друг, а друзья для этого и нужны, правда?
— Да, — его голос был хриплым. — Знаешь, у меня никогда особо не было друзей.
— Не выдумывай! Я, Гарри, Рон, Джинни, Симус и Дин — мы все твои друзья. И, знаешь, — вот теперь в ее голосе зазвучали какие-то искусственные нотки, но Невилл этого, кажется, не заметил, — я в прошлом году с удовольствием пошла бы с тобой на бал. Я все надеялась, что ты или кто-нибудь из мальчишек позовет меня. Идея идти с Виктором была провальной с самого начала, я знала, что что-нибудь точно пойдет не так.
— Тогда пошли вместе на Рождественский бал в этом году, — тихо рассмеялся в ответ гриффиндорец. — Или могу написать Краму и позвать его.
— Пошли, — тоже рассмеялась Гермиона. А потом вдруг добавила тихо и серьезно. — Я завтра выбью у этой грымзы разрешение тебе на поездку в Мунго.
— Спасибо, — тихо ответил Невилл.
Только на следующий день от всезнающей Джинни близнецы узнали, что у матери Невилла был день рождения, а Амбридж со свойственной ей черствостью отказалась давать юноше разрешение на поездку к родителям, сказав, что они все равно уже неизлечимы, а оценки по Зельеварению у гриффиндорца не потерпят пропуска. А потом Анджелина вечером еще добавила, что Грейнджер после уроков пошла прямо к Снейпу, уговорив сначала его, а потом с его разрешением уже к Генеральному Инспектору, и министерской жабе крыть было нечем.
Фред почему-то не рассказал даже Джорджу о той сцене, которую он видел в гостиной поздно вечером.
В декабре выпал снег, стало холодно, а это значило, что зима окончательно вступила в свои права, прогоняя невнятную осень. Близнецы развлекались всеми силами, устраивая целые снежные баталии, в которых участвовала добрая четверть студентов, и даже Амбридж не смела отнять у подростков эти мгновения веселья. Джордж все чаще вечерами убегал в Выручай-комнату, оставляя брата одного, и он часто слонялся один по древнему замку, касаясь кончиками пальцев неровных стен, древних статуй и вдыхая еле уловимый, но от этого не менее характерный запах школы. Ему не верилось, что это был их последний год в школе, что потом все будет иначе. Он еще плохо представлял, как, но точно по-другому, и больше будет этих вечеров, когда он был непривычно один, больше не будет гневных писем от мамы, Джинни, пробирающей по ночам в их комнату. Больше не будет слышно по ночам храпа Ли, и все они разлетятся, разбегутся по миру, лишь изредка собираясь вместе. Больше не будет игр в бутылочку в комнате девчонок, ночных игр в догонялки со Снейпом и Филчем, больше не будет Грейнджер с ее суровым выражением лица. Все изменится, настанет новый полный красок и событий год, но он больше не будет писать в верхнем уголке пергамента кривоватое Ф. Уизли. Все закончится.
Однажды, во время одной из таких прогулок, вскоре после того вечера, когда Невилл говорил с Гермионой, Фред наткнулся на Малфоя. Он услышал его голос, а потому остановился, невидимый для мерзкого слизеринца, с которым встречаться сейчас не было никакого желания. Тот, кажется, отвечал кому-то:
— Тебя? Пригласили? Не смеши меня, кто? Горный тролль?
Фред не услышал, что ответил второй голос, явно девичий, но, судя по тому, что Крэбб и Гойл сначала загоготали, а потом оба закашлялись, девушка смогла ответить что-то достойное Хорьку. Уизли скрылся в потайном ходе, не желая встревать в конфликт между неизвестной и слизеринцами, и еще долго бродил по коридорам и лестницам, пока совсем не стемнело. В гостиную он вернулся уже сильно после отбоя.
Свет был погашен, кажется, после сегодняшней снежной битвы все разошлись по спальням раньше обычного, только из спальни мальчиков-семикурсников разносился приглушенный смех Анджелины и Алисии, на которую у Ли явно были планы. Фред хотел уже пройти к друзьям, когда вдруг заметил на диване у камина одинокую фигурку Гермионы Грейнджер. Она плакала.
Он хотел было незаметно пройти мимо, чтобы не смущать девушку, но почему-то вдруг развернулся, подходя ближе. Было ли это желание утешить также, как она утешала Долгопупса?
— Хей, — тихо окликнул он старосту, засовывая руки в глубокие карманы мантии. Она вздрогнула, разворачиваясь к нему, и, глядя на ее красное от слез лицо, Фред понял, что, если уйдет, будет чувствовать себя последним мерзавцем.
— Чего тебе, Фред? — прогнусавила она, тщетно пытаясь скрыть свое состояние. Он опустился рядом, заставляя тем самым ее подобрать ноги.
— Что случилось, Грейнджер? — напрямую спросил он, глядя точно ей в лицо.
— Ничего, иди, куда шел, — она отвернулась еще сильнее, обняв себя руками.