Тут снова заиграло радио. Джек узнал рождественскую песенку – датский язык его не смутил. Ответа на вопрос Алисы так и не прозвучало. Она повторила:
– Уильям должен где-то играть на органе. Не может же он быть без работы.
– У него была работа, – ответил Татуоле, сделав ударение на «была».
Джек подумал было, что они с мамой снова опоздали, но совсем запутался, когда мама ничем не выразила разочарования и снова включила тату-машину, продолжив укутывать половые губы в лепестки розы. Юноша снова застонал, старик-матрос снова закрыл глаза (он никуда не спешил), обреченный на закраску Ларс вернулся оказывать змею помощь в удушении сердца.
По стенам у Татуоле висели шаблоны и рисунки. На жаргоне татуировщиков такие наборы назывались «блестки». Джек занялся разглядыванием «блесток», а Оле повел рассказ о беглом папе. Тут-то Джек и отвлекся.
– Он играл на органе в Кастелькиркен, – сказал Оле. – Правда, он там был не главный.
– Помощник органиста, надо полагать, – поддакнула Алиса.
– Типа подмастерья, – вставил Ларс.
– Ну да, но он был хорош, – продолжил Татуоле. – Я никогда не слышал, как он играет, но я слышал, как люди говорили, что слышали его и что музыкант он великолепный.
– Кстати, и бабник порядочный, как я слыхал… – начал было Ларс.
– Не надо при Джеке, – напомнила ему Алиса.
Джек тем временем заинтересовался той частью «блесток», которую у Татуоле называли «Грехопадение». Здесь висели татуировки, изображавшие различные способы, какими мужчины опускаются на дно, – игральные кости, алкоголь и женщины. Мальчику больше всего нравился бокал для мартини, в котором плавала женская грудь, сосок торчал из мартини, словно оливка, а в соседнем бокале таким же образом плавала голая женская задница. На дне бокала вместо кусочков льда лежали две игральные кости.
У Джековой мамы была и собственная шикарная татуировка на ту же тему – обнаженная женщина, как обычно спиной, пила вино из полупустой бутылки, а в другой руке, обращенной ладонью к зрителю, лежали две игральные кости.
– Ага, значит, в Кастелькиркен возникли проблемы? – спросила Алиса.
Бабник Мадсен завистливо закивал.
– Не надо при Джеке, – сказал Татуоле.
– Понятно, – сказала Алиса.
– Не хористка, – продолжил Оле. – Прихожанка.
– Юная жена военного, – сказал Бабник Ларс, но, наверное, Джек неправильно его расслышал; он все так же зачарованно смотрел на сосок, торчащий из мартини, словно перед ним была не картинка, а кино, и не заметил, как Алиса бросила на Ларса взгляд все с тем же значением «не надо при Джеке».
– Так, значит, он уехал? – спросила Алиса.
– Я бы на твоем месте в церкви спросил, – ответил Оле.
– Полагаю, ты не знаешь, куда он уехал, – продолжила Алиса.
– Говорят, что в Стокгольм, но я не знаю, – ответил Оле.
Тут Ларс как раз закончил татуировать своего шведа.
– Ну, в Стокгольме ему хорошей татуировки не сделать. Видите, вот наш швед – живое доказательство, что оттуда ездят за татуировками к нам.
Ларс глянул на клиента.
Швед задрал брючину на левой ноге:
– Вот это мне сделали в Стокгольме.
На икре красовалась весьма качественная татуировка – иной сказал бы, что это работа Оле или Дочурки Алисы: роза с воткнутым в нее кинжалом с покрытой резьбой золоченой и зеленой рукоятью; края лепестков и лезвия кинжала были окрашены в оранжевый цвет, вокруг розы и кинжала извивалась змея, выкрашенная в зеленый и красный. Судя по всему, швед был большой любитель змей.
По маминому лицу Джек сразу понял, что татуировка произвела на нее сильнейшее впечатление; даже Татуоле признал, что работа ма́стерская, а Ларс Мадсен просто сидел открыв рот, то ли от зависти, то ли от радости – не иначе ему привиделись большие прибыли в семейном рыбном бизнесе.
– Это Док Форест, – сказал швед.
– И где у него салон? – спросил Оле.
– Я думал, в Стокгольме салонов вообще нет! – воскликнул Ларс.
– Док работает у себя дома, – ответил швед.
Джек знал, что в их списке Стокгольм не значится.
Алиса тем временем осторожно бинтовала измученного юношу. Он хотел, чтобы роза располагалась именно на ребрах – тогда при вдохе и выходе лепестки будут шевелиться.
– Обещай мне, что не станешь показывать это своей маме, – обратилась к нему Алиса. – А если все-таки решишь показать, не рассказывай, в чем тут секрет. И следи, чтобы она не слишком долго и внимательно смотрела.