— Чувствуете? — пробормотал Бантинг.
— Мне уже приходилось с этим встречаться, — ответил Альварес. Нечто нечеловеческое.
— В самую точку попали, — кивнул Бантинг. — Надеюсь, он не захочет, чтоб мы на них любовались?
— Если и захочет, нам будет нетрудно уклониться.
Они позвонили, а затем ждали в молчании, не обращая внимания на гул непрерывной бурной жизнедеятельности — к нему они давно привыкли, как к неотъемлемой части своего окружения.
Дверь отворилась. Кранвиц ожидал посетителей. Одетый в такую же одежду, что и все — легкую, простую, серую, он ухитрялся выглядеть угрюмым и каким-то подержанным: волосы были слишком длинными, глаза налиты кровью и беспокойно бегали по сторонам.
— Можно нам войти? — спросил Альварес с холодной вежливостью.
Внутри запах был еще сильнее. Кранвиц закрыл дверь, гости сели. Кранвиц же продолжал стоять и до сих пор не проронил ни слова. Заговорил Альварес:
— В роли представителя и в присутствии Бантинга как вице-представителя я обязан задать вам вопрос: согласны ли вы подчиниться общественной необходимости?
Кранвиц, казалось, обдумывал сказанное. Когда он наконец заговорил, его низкий голос звучал хрипло, и ему пришлось несколько раз откашливаться.
— Не желаю, — ответил он. — И не обязан. Существует давнишний контракт с Правительством. Моя семья всегда обладала правом…
— Это нам известно, и вопрос о применении силы не стоит, возмутился Бантинг. — Мы просим вас согласиться добровольно.
Альварес предостерегающе коснулся колена Бантинга.
— Вы же понимаете, сейчас ситуация совсем не та, что была во времена вашего отца, и фактически даже не та, что была в прошлом году.
Длинный подбородок Кранвица чуть заметно дрогнул.
— Не вижу почему. Рождаемость в этом году упала на величину, соответствующую расчетам, и все остальное изменилось примерно в тех же пропорциях. Так происходит каждый год. Чем же, по-вашему, этот год отличаемся от других?
Его голосу, однако, не хватало убежденности в правоте. Альварес был уверен, что Кранвиц знает, в чем отличие этого года, а потому ответил совершенно спокойно:
— В этом году мы достигли поставленной цели. Рождаемость теперь точно соответствует смертности; численность населения полностью стабилизирована, строительство лишь компенсирует объем жилья, выходящего из строя. Морские фермы тоже дают неизменное количество пищи. И только вы загораживаете дорогу, мешая человечеству достигнуть Совершенства.
— И все это из-за нескольких мышек?
— Да, из-за нескольких мышек. И из-за других животных тоже. Морских свинок, кроликов. Птиц и ящериц. Я не производил подсчетов…
— Но ведь это последние животные, которые остались в нашем мире! Какой от них ущерб?
— А какая польза? — вскричал Бантинг.
Кранвиц ответил:
— Польза в том, что ими можно любоваться. В прежние времена…
Альварес все это уже слышал раньше. Он говорил, стараясь вложить в голос как можно больше сожаления и симпатии (к своему удивлению, совершенно искренних):
— Я знаю! Были такие времена! Столетия назад существовало огромное разнообразие форм органической жизни, в частности тех, которых вы так любите. А еще миллионы лет назад жили динозавры. Но у нас о них обо всех сохранились микрофильмы. И человечеству не угрожает опасность начисто их забыть.
— Как можно ставить на одну доску микрофильмы и живые существа?! — воскликнул Кранвиц.
Губы Бантинга искривились усмешкой:
— Действительно, микрофильмы не воняют.
— Наш зоопарк раньше был куда больше, — сказал Кранвиц, — но год за годом нам приходилось от многого отказываться. От всех крупных зверей. От хищников. От деревьев. Не осталось ничего, кроме небольших растений и маленьких зверюшек. Подарите им жизнь!
— Да к чему они? — ответил Альварес. — Ведь никто их даже видеть не хочет! Человечество против вас.
— Общественное мнение…
— Мы не можем удержать людей от противодействия тем, кто стоит на пути прогресса. Народу не нужны эти ошибки природы. Они вызывают только брезгливость, они и в самом деле отвратительны. Тогда зачем же они? — Голос Альвареса был вкрадчив и убедителен.
Теперь Кранвиц уже сидел. Его щеки покраснели, будто от лихорадки.
— Я мечтал… Когда-нибудь мы выйдем за пределы Земли и человечество приступит к колонизации внешних миров. Ему понадобятся животные. Захочется видеть какие-то другие формы жизни на новых безжизненных планетах. Тогда человечество начнет создавать новую, более разнообразную экологию, оно…
Его слова увядали под враждебными взглядами тех двоих, что сидели рядом. Вмешался Бантинг:
— Какие это миры вы собрались колонизировать?
— Достигли же мы Луны в 1969 году, — ответил Кранвиц.
— Разумеется, и даже основами колонию — а затем забросили ее. Во всей Солнечной системе нет планеты, которая могла бы поддерживать существование человека без непомерных технических средств и расходов,
— Но существуют же миры вокруг далеких звезд! Сотни миллионов похожих на Землю! Обязаны существовать! — выкрикнул Кранвиц.
Альварес покачал головой:
— Не доберешься. Мы окончательно истощили Землю и заполонили ее человеческими особями. Мы сделали наш выбор, и этот выбор — Земля. У нас нет ресурсов, чтобы осуществить проект строительства космического корабля, способного пересечь безбрежные пространства космоса. Вам никогда не случалось изучать историю двадцатого века?
— Это было последнее столетие открытого мира.
— Именно так, — сухо отозвался Альварес. — Надеюсь, вы не слишком романтизировали его? Мне тоже довелось изучать это безумие. Мир тогда был пуст — всего лишь несколько миллиардов человек, а им казалось, что он перенаселен, и, в общем-то, не без оснований. Более половины своих ресурсов люди растрачивали на войны и на подготовку к войнам. Они развивали свою экономику без учета будущего, травили среду, слепо растрачивали ресурсы и теряли их безвозвратно, позволяли случаю управлять своим генетическим фондом, безразлично относились к отклонениям людей от нормы во всех отношениях. Разумеется, они опасались того, что называли «популяционным взрывом», и мечтали о достижении новых миров как о средстве бегства от этой опасности. Мы в тех условиях поступали бы точно так же. Мне нет необходимости говорить вам об исторических событиях и научном прогрессе, которые изменили все это, но я все же напомню то, что вы, видимо, стараетесь позабыть. Было создано Мировое Правительство, началось развитие ядерной энергетики и генной инженерии. В условиях всепланетного мира и обилия энергии человечество смогло быстро наращивать свою численность, причем наука шла вровень с этим ростом. Было заранее определено, какую численность народонаселения Земля сможет обеспечить. Столько-то калорий солнечной энергии достигает поверхности планеты, столько-то тонн двуокиси углерода поглощают в год растения и столько-то тонн биомассы животных обеспечивает эта растительная масса. Земля могла поддерживать существование лишь двух триллионов тонн массы животного происхождения.
Тут Кранвиц не выдержал:
— И поэтому все два триллиона тонн следовало отвести людям?
— Именно так.
— Даже если это означает уничтожение всех других живых существ?
— Таков путь эволюции, — зло выкрикнул Бантинг. — Выживают лишь наиболее приспособленные.
Альварес снова слегка прикоснулся к его колену.
— Бантинг прав, Кранвиц, — сказал он мягко. — Рыбы с внутренним скелетом сменили панцирных, которые в свою очередь когда-то сменили трилобитов. Рептилии сменили амфибий, а им на смену впоследствии пришли млекопитающие. Теперь наконец эволюция достигла своего пика. Земля обеспечивает жизнь гигантского пятнадцатитриллионного населения людей…
— Но как? — горячо возразил ему Кранвиц. — Они ютятся в колоссальном сверхздании, занимающем всю поверхность суши, на которой больше нет ни растений, ни животных, кроме тех, что прозябают тут у меня. И весь ныне необитаемый океан превратился в планктонную похлебку. Никакой жизни, кроме планктона. Мы бесконечно снимаем с него урожай, чтобы прокормить человечество, и точно так же бесконечно пополняем океан органикой, чтобы прокормить планктон.